style="font-size:15px;"> Есть еще один вариант. Запасной и сомнительный. Но самый желанный. Он заключается в том, что это, все-таки сон. Или подобная ему греза. Акимову все это снится. И тогда все не так страшно. Главное – дожить до пробуждения.
Но и здесь имеются несостыковки. Если он спит, то почему видит то, с чем никогда до этого не сталкивался? Почему последовательность сна имеет ту же размеренность, что и бодрствование? Нет скачков, нелепостей, несоответствий. Нет близких Акимову людей, которых его подсознание соткало бы в первую очередь? Например, жены или Чернова? Движения нормальны, ничем не стеснены. Ноги не вязнут… И если это сон, то, что он делал до того, как в нем оказался? Тоже спал? С чего вся фигня началась? С того, что он проснулся. Кто? Он или старуха?
Акимов снова вышел на скользкое место. Его реальность для самого себя не вызывала никаких сомнений. Но снаружи никак не обнаруживалась и ничем не подтверждалась. Может он, на самом деле, старуха, и никакого Андрея Акимова нет? При всей нелепости предположения, на корню отрицающего того, кто предполагает, оно было очень ядовито. И тогда Акимов решил позвонить себе на работу. Немедленно. Найти телефон и позвонить. Просто чтобы утвердиться и заявить о себе в этом бредовом мире. А может быть и что-нибудь узнать. А вдруг они там, на работе, что-нибудь знают?
Он сел и, чтобы не ходить босиком по грязному, в колючих крошках, полу, вставил ноги в тапки.
И тут же отметил легкую брезгливость, возникшую у него от прикосновения подошв со стоптанным войлоком домашней обуви старухи. А потом понял, что это смешно, потому что эти тапки чужды ему не более, чем ноги, которые он вынужденно чувствует своими. И что в его положении лучше на личные реакции внимания не обращать. Иначе остается только одно – полная неподвижность. Которая ничем не лучше шевеления чужим телом.
После тапок Акимов надел очки.
Глаза, получив поддержку, сразу прыгнули вперёд. Комната стала четкой, и в ней прибавилось деталей. В частности, на комоде действительно выстроился ряд фарфоровых фигурок. Со всех сторон проступили бумажки, тряпочки и заколки для волос. На шкафу громоздились чемоданы.
На стуле, поверх наваленного тряпья была брошена вязаная кофта. Увидев ее, Акимов почувствовал, что голым рукам и шее прохладно – из форточки успело надуть свежего весеннего воздуха. Он надел и кофту и вышел из комнаты, немного запутавшись в тяжелом пологе, заменявшем дверь.
Акимов оказался в небольшой прихожей, освещенной свисающей на шнуре печальной лампочкой.
По правую сторону от входной двери, с вешалки, заваленной шапками, беретами и платками, свисали пальто и балахоны. В таком количестве, как будто разом разделось десятка два человек. Под вешалкой стояла батарея ботинок, сапог и туфель, находящихся на разной стадии износа. За вешалкой Акимов увидел узкие створки кладовки. Ими начиналась смежная стена, уходящая в область света.
Слева от двери находилась неглубокая ниша, в которой
