старый друг нашей семьи. Я спросил у него о своих родителях.
Те простофили, которые только и знают, что выгонять учеников на прогулку
– Они умерли, – отвечал он.
– А Карполен?
– Умер.
– А Ламарр, а Бездомный?
– Умерли[302].
Оплакав ушедших, я отправился на Монте-Пердиго[303] и поселился там. Остальное вам известно.
Вот уже четыре года как я обрел покой и радость в лоне семьи и, пожалуй, более счастлив, чем лорд Б., потому что менее склонен к стихотворству. Супруга моя очень добра, а дети прелестны. Мы живем своим кругом и ненавидим докучных визитеров. Счастли́в, кто может век в своем дому прожить[304]. Я бы добавил: и кто стихов не пишет.
Вы, конечно, возразите мне и сошлетесь на мнение философов. Отвечу, что философы никогда не имели надо мною власти. «Я знаю свое сердце и знаю Медведей», – сказал один из них[305]. Святые – другое дело; их я уважаю и не стану смешивать с философами; впрочем, и им, подобно всем прочим, случается показать свое истинное лицо, а Пес святого Роха кажется мне олицетворенным протестом против жизни уединенной[306].
Что до меня, я молю богов и богинь позволить мне до последнего часа сохранять спокойствие души и понимать законы природы. В самом деле, чего еще желать? Разве наяда, обитающая в здешнем источнике, не изливает из своей несякнущей урны чистую воду для утоления моей жажды? разве любимое дерево Кибелы не клонит свою вечно зеленую крону над входом в мое жилище?[307] разве дриады не ведут вечные хороводы под сенью здешних лесов, старых как мир? Наконец, разве не располагаю я всем, что потребно Медведю без амбиций? Остальное зависит от меня. Благодарение богам, я чувствую, что нынче сам распоряжаюсь своей жизнью: я живу на вершине своей горы в покое, превыше гроз и бурь! Подобно тростнику, я не завидую скиталице-волне, которая со стоном разбивается о берег. Надеюсь, что сохраню верность этим чувствам до того мгновения, когда душа моя вознесется к сверкающему созвездию, имя которого, запечатленное на небесах, свидетельствует о благородстве моего происхождения[308].
Да будет так!
РУКОВОДСТВО ДЛЯ ОСЛОВ, МЕЧТАЮЩИХ ВЫЙТИ В ЛЮДИ[309]
Господа редакторы, Ослы ощущают настоятельную потребность возвысить голос со звериной трибуны против несправедливой молвы, изображающей их символом глупости. Даже если пишущему эти строки недостало талантов, никто во всяком случае не скажет, что ему недостает храбрости. Вдобавок если какой-либо философ исследует однажды глупость в ее отношениях с обществом, он обнаружит, возможно, что счастье ведет себя в точности, как Осел. Наконец,
Третья по высоте горная вершина в Пиренеях.
Цитата из самого начала «Исповеди» Руссо (пер. М. Н. Розанова); в оригинале, разумеется: «…знаю людей».
По преданию, святой Рох (ок. 1340–1379), больной чумой, удалился в лес и жил там в одиночестве; компанию ему составлял только пес, который приносил ему еду; поэтому святого Роха обычно изображают в обществе собаки (по одной из легенд он даже в рай отказывался войти без своего верного пса), а во французском языке выражением «святой Рох и его пес» обозначают двух неразлучных друзей.
Аттис, возлюбленный Кибелы, фригийской, а затем древнегреческой богини плодородия, после смерти превратился в сосну.
Имеются в виду созвездия Большая и Малая Медведица.
Этот рассказ Бальзака впервые опубликован в апреле-мае 1841 года в двадцать третьем – двадцать шестом выпусках «Сцен». В нем в шутовской форме обыгран тот спор между двумя естествоиспытателями, с упоминания о котором Бальзак начинает написанное чуть позже «Предисловие к “Человеческой комедии”» (1842): «Есть только одно живое существо. Создатель пользовался одним и тем же образцом для всех живых существ. Живое существо – это основа, получающая свою внешнюю форму, или, говоря точнее, отличительные признаки своей формы, в той среде, где ему назначено развиваться. Животные виды определяются этими различиями. Провозглашение и обоснование этой системы, согласной, впрочем, с нашими представлениями о Божьем могуществе, будет вечной заслугой Жоффруа Сент-Илера, одержавшего в этом вопросе высшей науки победу над Кювье» (
