ен отнестись к этому адекватно, ведь делали мы этого ребенка вместе. Очень страшно признаваться, но сделать это обязательно нужно. Я взяла такси, поехала домой. Ближе к дому сердце заколотилось бешено. Выйдя из такси, я подошла к подъезду и остановилась. Собравшись с мыслями, все же поднялась в квартиру, открыла дверь и зашла. В прихожей стоял Валера.
– Привет, ты куда-то собираешься? – спросила я.
– Да, на учебу, – ответил Валера.
Собравшись с мыслями, я наконец сказала:
– Валера, я беременна.
Несколько минут Валера молчал и смотрел на меня. Потом он выдал:
– От меня что ли?
От такой постановки вопроса мне захотелось его как следует стукнуть.
– А от кого, по-твоему, я беременна? – спросила я возмущенно.
– Лера, я к такому не готов. Посмотри на нас. Мы студенты. Моей подработки хватает на еду и на оплату квартиры, которую мы снимаем, а жениться и детей нянчить пока не готов. Давай лучше разбегаться, или лучше аборт.
Валера продолжает что-то говорить, но я уже ничего не слышу и, кажется, не чувствую. Я молча вышла из квартиры словно облитая помоями, и направилась на улицу. Оказавшись там, я шла вперед и не понимала, что мне делать дальше. Ноги привели к кафе – бару «Рай»: так вот где оказывается рай. Я зашла и направилась прямиком к барной стойке. Заказала себе виски. Правда, до этого я никогда их не пила, но решила попробовать. Вкус, конечно, не понравился, но радовало, что крепко напьюсь и забудусь. Не ожидали услышать такого от девочки студентки, а оно вот как. Тоска навалилась, страх перед будущим. Чужой город, я одна – что делать? Возвращаться к родителям, как побитая собачонка?
Очень хотелось плакать в этот момент. Но мой девиз: девочки не плачут. Тихая боль – она самая жестокая. Никаких истерик. Никаких слез, просто молчание. И самое ужасное, наверное, здесь – это отчаяние, понимание того, что ты не способна что-то изменить. Приходиться принять это, смириться и жить дальше. Тихая боль – она самая жестокая. Хочется кому-то выговориться, но ты молчишь о ней.
– Неудачный день? – спросил голос сбоку.
Я повернула голову и увидела сидящего рядом со мной парня. Благодаря неоновой подсветке, вмонтированной в барную стойку, его голубые глаза светились. То, что они голубые, это я уже потом увидела. Его руки были покрыты татуировками. Небольшая борода придавала изящности его лицу. А уж про накаченные бицепсы я вообще молчу.
– Я бы даже сказала – супер неудачный. Но вас это, наверно, не должно беспокоить.
– Ну почему же, а вдруг я чем-нибудь помогу. В некотором роде мы может с вами коллеги по несчастью. Платон Михеев.
Когда этот небритый качок представился, его имя показалось мне очень знакомым.
– Прямо, как футболиста, – улыбнулась я.
– Собственно, я это и есть.
Сказать, что я удивилась, ничего не сказать. Это было заметно, ведь мои глаза чуть не вылезли из орбит.
– Но я очень поражен: вы следите за спортом?
Я сделала глоток виски.
– Когда ты живешь с фанатом футбола, хочешь не хочешь, а будешь его смотреть, – грустно ответила я и добавила – жила.
– Одно выражение – жила, и уже понятно, что все не так просто, да?
– Послушайте, я просто в этот вечер хочу посидеть одна, напиться до чертиков и…
Я не договорила. Я хотела сказать и пойти домой, а идти-то некуда.
– Ладно, если не хотите – не говорите. – ответил Платон и выпил залпом рюмку водки, потом обратился к бармену. – Еще одну, хотя нет, налейте то же самое, что и девушке.
– Неудачный день? – повторила я вопрос Платона.
Платон кивнул. Я допила виски и захотела взять добавки, но мои финансы поют романсы. Нужно искать ночлежку
– Тебе что, негде жить? – спросил Платон. – У тебя нет квартиры?
Что, неужели я сказала это вслух?
– К тебе ночевать не пойду, – ответила я. – У меня нет ни работы, ни дома, ни семьи. Теперь у меня нет ничего. Я просто Лера.
Платон опрокинул залпом виски и попросил еще добавки.
– Может хватит тебе? – спросила я.
Платон посмотрел на меня такими глазами, как будто сейчас заплачет. Господи, что у него случилось?
– Я не пьянею, – ответил Платон. – У меня такой организм, я не пьянею.
И Платона прорвало. А говорит – не пьянеет. Он приехал с работы на три часа раньше. Его благоверная не брала трубку, а когда он зашел в свой дом, увидел, как она в красном пеньюаре восседает
