ст, лауреат премии «Национальный бестселлер», заслуженный деятель искусств Российской Федерации– Она точно не проснется? – Сквозь пелену и боль до меня доносились приглушенные голоса.
– Точно. Доктор ей двойную дозу успокоительных вколол. От такого и слон не проснется, – послышался ворчливый ответ. – Поезжайте домой, ничего с вашей женой не сделается.
– Смотрите, если с ней что-то случится, я головы вам снесу! – прозвучал грубый ответ.
– Говорю вам – будет спать как убитая до самого утра, а то и дольше.
Я попыталась пошевелиться, но тут же каждый сантиметр тела отозвался болью. В глазах потемнело, но даже сквозь боль я не расслышала, а скорее почувствовала звук открывавшейся двери. Я тут же замерла, плотно сомкнув веки.
– Ну, убедились? – спросила медсестра. – Говорю же вам – спит!
– Ладно, – раздался голос мужа. – Я вернусь в шесть.
– У нас часы посещений с девяти.
Дверь скрипнула и закрылась. В коридоре послышались звуки удаляющихся шагов. Муж, кажется, что-то еще говорил, а медсестра продолжала ворчать.
Только когда вдалеке захлопнулась еще одна дверь, я позволила себе выдохнуть и открыть глаза. Шаги за дверью приблизились, но я уже не боялась: это медсестра вернулась на дежурный пост. Муж ушел. Звук его шагов я бы узнала из миллиона других.
– Как же, двойную дозу им, – усмехалась медсестра, и ее голос эхом разносился в пустом помещении. – У нас и одинарная-то, как в войну хлеб, по карточкам. Понаехали со своих столиц и требуют, требуют, требуют. Сволочи.
Она еще долго что-то бубнила, и я старалась сосредоточиться на этом звуке, чтобы не уснуть. Мне ни в коем случае нельзя было спать, потому что если я усну, то лишусь, может быть, единственного шанса в своей жизни.
Не знаю, сколько прошло времени, пока в коридоре все не стихло. Когда наконец-то наступила долгожданная тишина, я еще какое-то время полежала не двигаясь. Вскоре раздался раскатистый храп – медсестра уснула.
Я попыталась сесть, но тут же перед глазами все поплыло. Кое-как совладав с подступившей тошнотой, я спустила босые ноги на ледяной пол и осмотрелась. Один глаз заплыл, видеть что-то было тяжело. Предплечье было перевязано. Я знала – на нем рваная рана. Ребра болели так, что дышать было больно, поэтому я делала маленькие отрывистые вдохи и медленно-медленно выдыхала. Болела спина где-то над копчиком. Там наверняка уже назрела фиолетовая гематома. Такие же покрывали живот и грудь. Мизинец левой руки был плотно забинтован и зафиксирован. Сломан – поняла я. Ничего. Не впервой. Эта рана беспокоила меня меньше всего. Меня вообще сейчас мало беспокоили синяки, переломы и гематомы. Главное – я могла шевелить ногами, а значит, у меня был шанс.
Нужно было действовать быстро. Я, пошатнувшись, встала с больничной койки. На меня надели какую-то потрепанную пижаму. Вернее, больничную робу, доходящую до икр. Одежды, в которой меня привезли, нигде не было видно. Я заглянула в тумбочку. Скривившись от боли, я наклонилась и вынула оттуда часы, золотые серьги и паспорт. Открыв его, я почти заплакала от радости. Мой собственный паспорт. Какая оплошность с его стороны положить паспорт здесь. Брать часы и серьги я не хотела, но понимала, что оставлять их здесь будет глупо: и то, и то стоило хороших денег, а деньги мне будут нужны.
Одежду я так и не нашла. Бежать из больницы в тонкой робе, когда за окном конец сентября? Да меня остановит первый же сердобольный прохожий и сдаст в полицию или в психушку.
Ничего не оставалось, как выйти в коридор и заглянуть на сестринский пост. Может, хоть там я найду одежду?
Я осторожно открыла дверь и выглянула, она предательски скрипнула. Я замерла, прислушиваясь. Стопы занемели от холода, но мне было все равно – лишь бы ускользнуть.
Мне повезло – дверь палаты напротив была приоткрыта, и в нее попадал свет от потолочной лампы в коридоре. Я тут же заметила одежду, аккуратно сложенную на стуле, и женские сапоги. Оставалось только надеяться, что пациентка, которая обитала в этой палате, спала крепко.
Прикусив губу, чтобы не закричать от боли в ребрах, которая выбивала из меня дух при каждом шаге, я скользнула внутрь. Бросив взгляд на кровати, я увидела, что, как и в моей палате, занята была только одна. На ней, отвернувшись к стене, спала женщина. Не теряя времени даром, я схватила одежду со стула. На его спинке висела сумка. Я поколебалась, но все же заглянула внутрь. В кошельке оказалось несколько пятитысячных купюр, пара бумажек по тысяче и несколько пятисоток. Совесть не позволила мне взять все. Может, у этой женщины тоже не было других денег? Я взяла одну пятитысячную банкноту, две тысячных и выгребла кое-что из мелких купюр. Свой поступок я оправдывала тем, что у женщины все равно осталась приличная сумма. Гораздо больше той, что взяла я. «Вот ты и воровка, Тая», – горько подумала
