весна. Сладкое тепло ласкало сады и умасливало почки превратиться в маленькие зеленые листья. Садовники вскапывали землю вокруг деревьев и вдоль посадочных гряд, и этот запах – эта вонь земли – давал жизнь благоухающим цветам. Вот в чем великая тайна. Я гулял по садам виллы, и мне нравилось расспрашивать садовников, как и когда расцветают всякие растения. Садовники были очень терпеливы, они рассказывали, откуда привезли на виллу те или иные саженцы и обо всяких связанных с ними приметах или суевериях.
– Вон тот тис – его любили фурии, то есть использовали его ядовитые иголки. А вон тот тысячелистник, – садовник показал на только пробившиеся из-под земли ростки, – помог Ахиллу залечить раны. Мы до сих пор им пользуемся. А крокусы, фиалки, ирисы, гиацинты, нарциссы и розы – все они священные цветы Персефоны, потому что она как раз их и собирала, когда ее похитил Аид.
Я молча показал садовнику на кусты, которые пока не готовились зацвести.
– Это царица всех цветов, роза, – сказал садовник. – Но не стану кривить душой: лучшие розы растут в Александрии. Оттуда мы их и привозим.
И тут вдруг посреди нашего разговора из-под одного из розовых кустов донесся громкий хруст.
– А, вот и он! – обрадовался садовник. – Теперь уж точно зима ушла!
Он наклонился и поднял с земли большущую черепаху с желто-черным рисунком на панцире.
– Как перезимовал, приятель? – спросил садовник и повернул черепаху так, чтобы я разглядел ее брюхо.
Как оказалось, это был самец; на его брюшном щите было вырезано «Отец отечества»[7].
– Да, он настоящий старикан, – сказал садовник. – Говорят, он здесь еще со времен великого Августа. В то время Август останавливался на вилле, и именно тогда сенат даровал ему титул Отец отечества. Так что, возможно, этого старика нарекли в честь того события.
Снова Август! Неужели от него нигде не укрыться? Даже здесь, на вилле матери? Его тень так и будет меня везде преследовать?
Я с уважением, учитывая его биографию, погладил «старикана» по чешуйчатой голове и поскорее вернулся в дом. Я сразу услышал громкий разговор, доносившийся из большой комнаты с видом на море, но не обратил на него внимания, пока голос матери не зазвучал еще громче:
– Луций! Я твои шаги из тысячи узнаю. Не вздумай улизнуть к себе, иди сюда.
Я с опаской вошел в комнату с высоким потолком и увидел мать в ее лучших одеждах, да еще с крупными серьгами и тяжелым ожерельем из драгоценных камней. Рядом с ней стоял высокий седой мужчина. Он повернулся ко мне, улыбнулся и поставил кубок на стол.
– Это мой дражайший сын Луций Домиций Агенобарб, – представила меня мать таким приторно-сладким голосом, что я сразу догадался: она что-то задумала. – Взяв меня в жены, ты должен будешь принять его в свое сердце.
Мужчина вышел вперед и тронул меня за руку:
– Конечно, почту за честь.
У него были теплые карие глаза… но он был старый!
– О
