человек и на редкость умный» (стоило лишь послушать его эпиграммы). Но опять-таки это был не тот искушенный светский пройдоха с холодным сердцем, которого так часто встречаешь в обществе в наше время. Нет! Как бы гладко ни лилась его блестящая, пересыпанная остротами речь, вы все же, не задумываясь, могли с уверенностью сказать, что сердце у этого человека на месте и что со всеми своими дарованиями и талантами он, тем не менее, совершенно чужд малейшего признака тщеславия. А как сверкали его красивые глаза! Какой обворожительной усмешкой сопровождал он свои слова! Как спокойно-изящны были его жесты! А его накрахмаленная сорочка ни в коем случае не выпирала вперед, точно куль с картошкой! Короче говоря, тот Джордж, каким Джордж Финч видел себя в своих грезах, был идеалом молодого человека, о котором мечтают девушки.
Но какой неприглядный вид был у того Джорджа Финча, который сейчас стоял на одной ноге в библиотеке дома номер шестнадцать по Семьдесят Девятой улице! Во-первых – его волос, по-видимому, уже несколько дней не касалась щетка. Затем он, надо полагать, давно уже не мыл рук, если судить по тому, как тщательно он пытался спрятать их, уже не говоря о том, что они приняли почему-то цвет спелой свеклы. Брюки его вздулись на коленях, галстук медленно, но верно подвигался по направлению к левому уху, а сорочка выпирала на груди, как… ну, если не как куль с картошкой, то как грудь нахохлившегося голубя. Пренеприятное зрелище…
Опять-таки внешность – это еще далеко не все. И если бы это жалкое создание, самовольно занявшее место Джорджа Финча, способно было произнести хотя бы одну десятую часть тех монологов, которые создавал в своем воображении подлинный Джордж Финч во время своих сладостных мечтаний, то можно было бы все же надеяться на спасение. Но этот несчастный человек, помимо всего, потерял дар речи. Единственно, казалось, что он в состоянии был еще сделать, это-откашливаться через каждые десять секунд. Ну, скажите на милость, слыханное ли это дело, чтобы кто-нибудь вздумал покорить сердце девушки хриплым кашлем? Мало того, при всем своем желании Джордж Финч не мог никак придать своему лицу подобающее выражение. Когда он сделал попытку мило улыбнуться, у него получилась лишь неприятная гримаса. А когда он сделал над собой усилие, чтобы согнать гримасу с лица, его лицо приняло выражение кровожадного преступника. Но больше всего угнетало Джорджа то обстоятельство, что он не в состоянии был говорить. Собственно говоря, со времени ухода мистера Вадингтона молчание продолжалось не более шести секунд, а, между тем, Джордж Финч готов был поклясться, что прошел целый час. Призвав на помощь всю силу воли, он взял себя в руки и произнес, наконец, хриплым голосом, почти шепотом:
– Меня вовсе не зовут Пинч.
– Вот как?.. – обрадовалась Молли. – Как это интересно!
– И не Винч!
– А как же?
– Финч, Джордж Финч!
– Вот чудесно!
– Казалось, ей действительно приятно было, что его зовут именно Финч. Она подарила ему такую ласковую улыбку,
