мне… дай бог каждый раз так.
Стремительно пролетев пропеллером двадцать метров, боло, ударившись в одну из птиц, опутал её, как паук паутиной муху. Остальные товарки с заполошным хлопаньем крыльев и истеричным кудахтаньем стремительно смылись в колючки, а эта даже подняться не могла, бесполезно суча ногами и пронзительно вскрикивая. Тут я поспел «на помощь», и моя Прелесть мгновенно отделила голову от тела, а то, не дай бог, умудрится выпутаться как-нибудь да сбежать.
– Эге-ге-гей!.. – заорал я от переполнявшего восторга, смеясь и крутя глефой над головой. – Я крут! Крут, мать твою!! Крут!!!
Ещё два дня я сидел в лагере, пока не сделал всё, что планировал. Теперь я вооружён и очень опасен. И в этой шутке очень мало шутки. Помимо Прелести у меня теперь полутораметровая сулица с мощным четырёхгранным наконечником. В ножнах из-под фальшиона уютно расположились три 80-сантиметровых дротика с листовидными наконечниками, веретенообразным телом древка и тремя рулями из пера гуся. Очень серьёзное оружие. На поясе нож, топорик и клевец. Кстати, подобным клевцом, только железным или бронзовым, не суть, можно отправить к предкам любого одоспешенного бойца, хоть рыцаря, хоть богатыря, одним удачным ударом.
Делая всё неспешно и тщательно, я с удовольствием употреблял дрофу в разных, так сказать, ипостасях – и в супчике, и жареную, и тушёную… м-м-м… вот где господская еда! Благо птичка килограммов на восемь чистого мяса тянет. А на вкус – куда там гусю, тем более утке.
И ещё я понял: странные вещи происходят со мной. Вечером того дня, когда я нашёл замечательный материал на древки и добыл дрофу, я сидел у костра, потягивая слабо-заваренный чаёк (экономия – один пакетик на три раза) с одним кусочком сахара и полностью удовлетворённый прошедшим днём. И вдруг поймал себя на мысли, что в последнее время я как-то слишком эмоционален.
«Что с тобой, Петруха? Что так тебя колбасит? Ты, по сути, целуешь ножик-переросток и называешь его „моя Прелесть“. Ты радуешься, как ребёнок, вытаскивая из воды любую рыбу, будто первый раз в жизни. Ты не замечаешь, что твои пальцы непроизвольно поглаживают смертоносный изгиб клевца, и тебе приятно. Петруха, ты до сих пор в немом восхищении, когда смотришь на буйство жизни вокруг тебя. Да что там, когда ты нашёл дерево на древки, чуть не уссался от щенячьего восторга, а дикие крики а-ля Тарзан, когда дрофу подбил? Не слишком ли много эмоций?»
Или действительно не слишком? Может, именно столько и нужно. А может, надо ещё больше? Да, мне сейчас хорошо, но разве я оторвался от реальности, разве выпал в неконтролируемый эмоциональный экстаз? Нет. Так, вероятно, стоит наслаждаться жизнью, пока жив. Японцы великие мастера, изъясняясь туманно, обнажать кристально ясную мысль.
Сакура цветёт, роняя свои лепестки.
Их кружит играющий ветер.
И каждый из них —
Совершенство!
Совершенство! Оно вокруг нас. Но мы уже не видим очевидного,
