ованные аудитории на ночь закрывали на ключ, и чтобы не ждать, пока проснется и придет на работу лаборант, надо было успеть зайти до окончания уборки. Если в аудиторию приходили студенты, то дверь уже не запирали. Он успел.
Обычно он приходил в университет задолго до начала лекций.
В общежитии с утра до ночи стоял такой гвалт, что только безнадежно глухой мог там заняться чем-то осмысленным, не спасали никакие наушники. Можно было, конечно, пойти в читальный зал, что он иногда и делал, но Валентину больше нравилось выполнять учебные задания именно здесь, рано утром, как сейчас, или вечером после занятий, когда все разбредались по домам и по делам.
Народ на лекцию начнет подтягиваться не раньше чем через час. А если кто и раньше придет, то, как правило, сидит занимается своими делами, разговорами не докучает.
По воскресеньям он тоже иногда сюда приходил. Когда нужно было выполнить объемные задания – семестровые, курсовые.
Накануне как раз очень удачно позанимался, сделал почти полностью семестровое задание. Осталось рассчитать парочку показателей и написать выводы.
В выходной были открыты только обычные лекционные аудитории. Кроме мела да тряпки у доски, здесь охранять было нечего, так что двери были гостеприимно распахнуты круглые сутки.
По воскресеньям в этом корпусе занимались абитуриенты. Подготовительные курсы были организованы на втором и третьем этажах. Верхние этажи в выходной пустовали.
Он предпочитал пятьсот четырнадцатую. В двухэтажной аудитории было хорошее освещение и удобно располагались розетки. Можно было подключить ноутбук, сидя за столом у окна.
Иногда к нему присоединялась Акимова. Однажды, встретив его в воскресенье и узнав, что он идет делать курсовой, увязалась следом. Пришлось половину времени потратить на акимовский вариант. С одной стороны, отказать было неудобно, с другой – ему даже нравилось, что он разобрался в сложном задании и может помочь. Не у одного Кравцова есть голова на плечах.
Вчера тоже притащилась с семестровым. Правда, с вопросами не приставала. Разобралась сама. Пришла уже ближе к обеду. Он ушел в два, она еще осталась.
Примерно через полчаса, легка на помине, появилась Акимова. Уселась рядом.
– Привет!
– Привет! Здесь будешь? Я пойду кофе возьму. Вещи оставлю тогда.
– Давай… Ой, подожди. Я сейчас.
Побежала вверх по лестнице. Аудитория была двухэтажная, и наверху около последних рядов тоже была дверь, выходившая на этаж выше.
Ладно, без нее обойдется. Взял вещи с собой и пошел в буфет.
Буфет открывался в семь часов в расчете на ранних посетителей и был тут же на этаже, далеко ходить не надо.
Уже возвращаясь назад с бумажным стаканчиком в руках, Валентин буквально налетел на выскочившую из аудитории сокурсницу. Бледная, руки трясутся, хочет что-то сказать – зуб на зуб не попадает.
– Ты чего?
– Т-т-т-там Влад.
– Кравцов, что ли? Ну и что?
– Он мертвый.
– Сама ты мертвая, – Валентин отодвинул Акимову от двери и прошел вперед.
Не заметив никаких признаков «мертвого Влада» в зоне прямой видимости, он стал подниматься по ступенькам, последовательно осматривая ряды столов и лавок. Прошел до конца – никого.
– Эй, Акимова! Ты где? Что за шутки дурацкие?
Дошел до двери наверху, выглянул в коридор. Тоже никого. Вернулся в аудиторию, спустился вниз. Девушка все так же стояла в коридоре, прислонившись к стене, и мелко дрожала. Смотрела на него выпученными глазами. Непохоже было, что она пошутила.
– Нет там никого. Иди сама посмотри.
В конце коридора показалась группа студентов.
– Слушай, пойди сядь, успокойся и забудь об этом, – ему очень не хотелось ввязываться в историю. Ей привиделось черт те что, а ему – объясняйся потом. Сделают еще из него посмешище.
– Все! Акимова, слышишь меня? Все! Нет никого! Иди попей водички и успокойся. Или вообще пойди домой поспи, чтобы трупы не мерещились.
Лида, так звали Акимову, похоже, прислушалась к совету однокурсника и, не произнеся ни слова, отправилась прочь. Видимо, «поспать и успокоиться».
Валентин вернулся к своим занятиям, но воспоминание о досадном происшествии засело в голове и не давало сосредоточиться. Уж слишком сильно Акимову долбануло, аж тряслась вся.
Может, ее разыграл кто-то? Первое апреля все-таки. А может, его, Валентина, хотели разыграть? Или напугать?
Он считал, что в группе его недолюбливали.
