«Придворная жизнь – по существу, жизнь условная, и этикет необходим для того, чтобы поддерживать ее престиж… Этикет создает атмосферу всеобщего уважения, когда каждый ценой свободы и удобств сохраняет свое достоинство»78; «Они редко совершают великие дела, зато превращают житейские мелочи в очень важные дела. Громадное значение и грандиозные размеры, которые принимают для них самые простые события в жизни, как обеды, прогулки или семейные встречи, требуют столько времени, столько внимания и сил, что их уже не хватает на более серьезные предметы. Всё непредусмотренное, а следовательно, и всякое живое и животрепещущее впечатление навсегда вычеркнуто из их жизни. Тем не менее надо признать, что в эту эпоху русский двор имел чрезвычайно блестящую внешность»79.
Действительно, то, что называется пышностью, отличало повседневную жизнь российского двора XIX в. В это время в Европе, сотрясаемой бесконечными революциями, пышность уже вышла из моды как не соответствующая жизненным стандартам буржуазного общества.
Последний посол Французской республики в императорской России Морис Палеолог неоднократно отмечал этот блеск российского императорского двора, позабытый в Европе. В июле 1914 г. он записал в дневнике: «По пышности мундиров, по роскоши туалетов, по богатству ливрей, по пышности убранства, общему выражению блеска и могущества зрелище так великолепно, что ни один двор в мире не мог бы с ним сравниться. Я надолго сохраню в глазах ослепительную лучистость драгоценных камней, рассыпанных на женских плечах. Это фантастический поток алмазов, жемчуга, рубинов, сапфиров, изумрудов, топазов, бериллов – поток света и огня»80. Блеск императорского двора не померк даже в годы Мировой войны, хотя те, кто помнил время царствования Александра II, считали, что двор начала XX в. – только бледная тень того, что они видели в дни своей молодости. В январе 1915 г., оценивая прием дипломатического корпуса в Александровском дворце Царского Села, Морис Палеолог вновь отметил: «Как обычно, выказана пышность больших церемоний, богатство убранства, великолепие могущества и блеска, в чем русский двор не имеет себе равных»81.
Церемониальная часть Министерства императорского двора в буквальном смысле регулировала все стороны жизни как самих придворных, так и членов императорской фамилии. При этом следует иметь в виду одно важное обстоятельство. При Николае I его частная, семейная жизнь органично вписывалась в череду придворных церемоний и была неотделима от них. Император Николай Павлович не отделял себя от своего двора. Напротив – его семейная жизнь являлась стержнем придворной жизни, она всячески демонстрировалась и выставлялась на всеобщее обозрение. Например, так было во время июльских празднеств в Петергофе, когда в Коттедже поднимались все шторы на окнах, чтобы гуляющая в парке публика могла собственными глазами наблюдать жизнь императорской семьи. В целом эта традиция сохранялась и при Александре II.
Вместе с тем, Николай I, требовавший соблюдения всех тонкостей церемониала при дворе, поскольку
