но пришлось это «проглотить» и смириться, он мог добавить: «Так что все хорошо, гулять идем!» И все понимали, о чем идет речь…
Однако иногда проверяющие все же могли спросить: «Есть вопросы?» И тогда заключенный мог озвучить свою проблему. Но даже этот момент негласно регулировался. Причем очень строго. «Старички» объясняли «новичкам», о чем можно спрашивать сотрудников, а о чем – категорически нельзя. На что можно пожаловаться, а на что – нельзя. К примеру, разрешалось задавать «личные» вопросы: сколько денег осталось на счету, куда делась посылка, посланная родственниками месяца три назад, или где передача… Другое дело, что чаще всего спрашивать о таком было бесполезно, так как тебе отвечали: «Напишите заявление». А дальше – как сложится…
Очень многое зависело от того, в какой камере ты находился. Было ли что-то, что эта камера могла «потерять» – если начать сильно жаловаться и портить тем самым отношения с дежурами? В этой 120-й камере не было ни телефонов, ни каких-либо других запретных вещей. И даже на прогулки здесь были обязаны водить ежедневно, так как за всеми действиями сотрудников спецблока наблюдали со стороны – из головного офиса ФСИН. По многочисленным камерам видеонаблюдения. И поэтому, в принципе, можно было пожаловаться на достаточно многое, чтобы заставить сизошников работать как надо. Но спецблоковские обитатели старались особо не наглеть: от хороших отношений с дежурами зависело все же многое. Например, разрешат ли они после подъема поспать несколько часов, пусть и не под одеялами. Или насколько жестко они проведут плановый обыск. Перевернут ли всю камеру, распотрошат ли все сумки, или же просто «пройдут по верхам» – для вида пролистнув пару книг и заглянув в пару пакетов…
Поэтому девчонки волей-неволей приучались чутко следить за лицами и интонацией проверяющих. И улавливать, можно ли в данный момент озвучивать просьбу: «…Поточите пожалуйста нож… У нас кран течет… Сломался бачок… Можно ли посмотреть телевизор после отбоя…»
Если на проверке присутствовал кто-то из медперсонала, то опять же только после специального приглашения можно было озвучить свои проблемы со здоровьем. Но все-таки вопросы от заключенных были на проверке, скорее, исключением, чем правилом…
После проверки новоиспеченные соседки стали объяснять мне особенности сложившегося тут распорядка, начиная с уборки помещения и заканчивая написанием писем домой. Я вникала в этот новый, совершенно незнакомый мне уклад первые дней десять. Наблюдала за тем, что делают все остальные. Училась. Смиренно выслушивала замечания, нотации и выговоры, когда совершала промахи и ошибки. Но все было достаточно понятным, и в конце концов я как-то ко всему приспособилась…
Вот на целый день из камеры забирают раскладушку. И что же делать? Фатимка показывает мне, что можно взять матрац и постелить на пол – это не запрещено. Она свой матрац расстилает посередине камеры. Я кладу у двери, там, где ночью стояла моя раскладушка. Словно собачью подстилку. Для этого всем приходится
