с твердой обложкой цвета неба, и я ее прочла буквально за день. И весь второй день выписывала понравившиеся цитаты, а это практически полкниги. И насколько же созвучны были те строки тому, что я переживала! Насколько ощущения человека в фашистском концлагере были близки тому, что испытывают заключенные современного следственного изолятора! И там, и там – неизвестно, когда наступит конец и какой он будет. И ощущение этой неизвестности просто сводит с ума, так как человек по природе своей склонен планировать будущее. И прямое указание Франкла было следующим: нужно несмотря ни на что придумать, вообразить себе будущее и держать на него ориентир. И я, хотя бы сотой частью своего оглушенного мозга, стала пытаться это делать… В общем, эта книга стала для меня реальным источником сил в мои первые тюремные дни. Объяснив заодно эмоции, которые я испытывала в заключении. А также во многом расшифровав поведение окружающих… И еще – читаешь и убеждаешься, что человек – невероятно сильное существо, которое способно пережить все что угодно. Пережить и идти дальше…
Я думала, что читать такого рода литературу – это естественное желание… Но оказалось, что у большинства окружающих меня женщин, эти «тюремные» книги вызывали отторжение. «Зачем ты это читаешь? Мы и так в тюряге – не нужно об этом еще и читать!» И едва Фатимка взялась за Франкла, соседки велели ей немедленно бросить эту книгу. Она, миролюбивое создание, не стала спорить, и принялась читать что-то другое…
Потом, когда ко мне пришла вся заказанная «тюремная» литература: и «Крутой маршрут», и «Архипелаг ГУЛАГ», и «Колымские рассказы», и «Записки из мертвого дома» – никто, кроме меня, и не стал читать «такую жесть». Хотя обычно в СИЗО ценна каждая книга, и она ходит-бродит по рукам, по кругу, пока не оказывается прочитанной почти всеми…
В следующих партиях книг я просила присылать мне уже другое. Поначалу решила перечитать «список Бахмутского» – моего любимейшего профессора ВГИКа по зарубежной литературе. Именно под его гениальным кураторством я открыла для себя всю мировую литературу от Гомера до наших дней. Он преподавал настолько виртуозно, что литература для меня навсегда осталась главнейшим из искусств и наук. Так в СИЗО попали «Кандид» Вольтера, «Божественная комедия» Данте, «Доктор Фаустус» Манна, «Гроздья гнева» Стейнбека, «Жерминаль» Золя и далее по списку. Обычно, когда к человеку приходила посылка с книгами, все книгочеи начинали рассматривать новинки, занимая на них очередь и предвкушая предстоящее чтение. Но мои «одиозные» книги, в большинстве своем, ни в этой, ни в других камерах не вызывали особого интереса. Несколько человек брались за «Жерминаль» или «Гроздья гнева» и тут же бросали. «Слишком тяжело» – не в плане языка, а по содержанию.
Однажды, уже в большой камере, одна цыганка, увидев у меня в руках «Божественную комедию», оживилась и, к моему величайшему удивлению, попросила почитать. Я тут же отдала. Она честно старалась читать, но дошла только до того места, где заканчивались
