Розалин. Я вспоминал жизнь свою, все дурное и прекрасное, и понимал, что истинно счастлив был только смиренным и кротким. Жизнь смиренная светла и долга, как дорога посреди равнин. И довольно на равнинах хлеба, и тепла, и жилищ. Но всякий раз, когда поднимался я в горы славы и богатства либо же спускался в провалы бедняцкого ропота и проклятий, вокруг меня были лишь голые скалы, и не ведал я, что ждет меня за поворотом дороги. Оттого каялся я и перед Розалин, и перед брошенным мною Вайцем, и перед Шнайдером с баронессой, которых не спас от гибельного шага. Восхвалял Господа за все благодеяния его, но более всего за то, что он есть, и за то, что сердце мое открыто ему. Розалин стояла рядом со мной, понурая и бледная. Ведь за одну ночь лишилась она всего. Из раздумий вывел меня цокот копыт: оглянувшись, я увидел Альберта фон Шнайдера. Он мчался во весь опор на прекрасном гнедом жеребце, и шлейф дорожной пыли вился за ним, словно многочисленная свита. Прискакав к нам, он спрыгнул с коня и, невзирая на свою рану, бросился к Розалин.
– Розалин! – вскричал он. – Этот ужасный человек похитил тебя!
– Отойди! – простонала Розалин, отступая от Шнайдера, но не думая приближаться ко мне. – Ты вампир! Я боюсь тебя!
– Пойми, Розалин! – упал на колени Шнайдер. – Это замок! Проклятый замок виноват во всем! Посмотри – у меня же нет клыков! Ведь у меня никогда их не было до полнолуния в родовом замке! Розалин, я муж тебе! Мы никогда не вернемся туда! – так бормотал он, сыпля то жалкими угрозами, то смешными оправданиями, я же все более убеждался, что передо мной – обычный человек.
– Ваши слова легко проверить, сударь! – подал я наконец голос. – Покажите крест, который всегда висит на всяком христианине!
Шнайдер потянулся к шее, но тут же отдернул руку.
– О Боже! – простонал он. – Боже всемогущий! Я сорвал его, клянусь, я выбросил его проклятой ночью…
Я увидел, как глаза Розалин вновь наполнились ужасом. Она не верила своему мужу. Но зато я верил ему. Спокойно и буднично снял я свой крестик и поцеловал его мягкое дерево.
– Этот крест привел ко мне Розалин, – грустно сказал я. – Пусть же он и отнимет ее!
И бросил крест Шнайдеру. Шнайдер с благодарностью принял его, приложил ко лбу и повесил на шею. Розалин же стояла в оцепенении.
– Розалин, милая! – произнес он. – Ты же видишь, перед тобой прежний муж твой!
И тогда она бросилась к нему в объятия. У нее, как и у всякой женщины на ее месте, была в голове только одна альтернатива: мягкий взгляд Шнайдера или мой вытекший глаз. Упоенные своим счастьем, они забыли обо всем и ускакали прочь, бросив меня, раненого, на произвол судьбы.
«М-да! – подумал я. – Не оттого ли Всевышний не делает всех людей счастливыми, что счастье влечет за собой подлость и себялюбие?
