наша бригада в группе не котируется. Про себя я уже объяснил. Славку… Славу Дмитриева считают лентяем. Зине Шустовой и Любе Давыдовой легко все дается.
– И при этом они умеют работать.
– Другие тоже работают, но результаты разные. Извините, что я говорю об оценках, но от них тоже никуда не деться. Считается, что без помощи преподавателей они ничего не сумели бы. Что они вам в рот заглядывают.
– Мы тоже заглядывали. А они – своим, – я засмеялся, докурил сигарету и пошел.
Вопрос о роли преподавателей в жизни студента меня не волновал. Если преподаватели не нужны, придется прикрыть эту лавочку.
Мы долго утешали Кислушку. Она любила смеяться и плакать в коллективе, который должен разделять все радости и горести человека. Мы разделяли, она рыдала. Но вот она наконец подняла зареванное лицо, в последний раз шмыгнула носом, вытерла слезы, нарисовала четыре реснички под одним глазом, четыре под вторым и обрела былую уверенность.
– Вы – мои товарищи, мои однокурсники! – обиженно вскричала она. – А вы раскололи группу на два лагеря! Одни, – она кивнула на нас, – там окопались, другие… А мы должны держаться друг друга!
Она подождала реакции, не дождалась (мы никакой вины за собой не чувствовали) и перешла на личности:
– Прохор, староста группы, несет ответственность за этот раскол!
(И такой-то он, и сякой, и к тому же разэтакий.)
Она выдохлась.
Аудитория наконец опустела, и мы остались вчетвером. Я вырисовывала группу блокированных домов, Зина дописывала реферат, Прохор нарезал ватман «Госзнак», чтобы планшеты натягивать, а Славка гонял по полу мотки бельевой веревки, забивая голы под мой стол.
Вошел наш знакомый дядька:
– Мужики…
Мы хором договорили:
– …стаканчика не найдется!
– Я мебеля продаю! Кресло за десятку возьмете?
– За трояк возьмем.
– Но обивка-то – из дерматина! Гранитоль!
– Ну, раз гранитоль… На пятерке сойдемся?
Мы с хохотом и грохотом покатили кресло по коридору. Я за что-то зацепилась рукой и так сильно, что даже ничего не почувствовала, но когда увидела огромный ржавый гвоздь, чуть не свалилась от страха. Славка перепугался, потащил меня в больницу. Мне перебинтовали руку, а к вечеру поднялась температура, рука опухла. Пришлось снова плестись в больницу.
Врач достал скальпель. Я спросила, что это он собирается делать? Тогда Славка расстегнул пиджак, прижал мою голову к своему животу, обнял двумя руками, сказал врачу: теперь можно, и стал о чем-то болтать. Врач засмеялся, пуговица на Славкиной рубашке врезалась в щеку.
Мне было страшно, больно, тепло и сладко.
Потом Славка освободил мою голову, пригладил волосы, чмокнул в щеку.
– У тебя ямка от пуговицы, бедненькая моя, вся израненная! Нет, доктор, санитарную бригаду
