(под этой торговой маркой выпускали буквально все, что имело кнопки и провода: от карманных калькуляторов до бытовых компьютеров), в больших квадратных наушниках протяжно пел Челентано.
Капа дотянулась до колесика громкости и убавила звук. Дочь моментально открыла глаза.
– Мам, ты что делаешь?!
– Оглохнешь.
– Не оглохну!
– Подлетаем.
Капа ткнула пальцем в иллюминатор, Лариса глянула на город внизу.
– Ну да, есть немного, – равнодушно ответила она.
– Есть немного, – передразнила Капа. – Ремешок накинь и спинку подними!
Дочь послушно проделала манипуляции с ремнем и спинкой кресла и, выкрутив звук до максимума, снова закрыла глаза. Впрочем, тут же приоткрыла один глаз, хитро взглянула на мать и на всякий случай прикрыла плеер руками.
Капа засмеялась и мысленно, уже в который раз, поблагодарила судьбу за то, что та аварийная посадка на Енисее, произошедшая десять лет назад и чудом не превратившаяся в трагедию, не оставила в душе дочери ранящий след. Все последующие полеты дочь переносила совершенно спокойно, не выказывая ни малейших признаков беспокойства или паники. Правда, летала после этого Лариса всего два раза – в июле 1983 года в Москву и обратно. Особенно ей запомнилась не Красная площадь и не Третьяковка, а совершенно случайная встреча с Самантой Смит у гостиницы «Советская». Лариса была в восторге, хотя пообщаться лично, конечно же, не удалось из-за вездесущих журналистов и плотного кольца пионеров.
Бортпроводница объявила о скором приземлении, напомнила о ремнях безопасности и прошла по салону.
– Ремень пристегните, пожалуйста. Спасибо.
– Товарищ, столик откиньте. Спасибо.
– Девушка, займите место, пожалуйста, и пристегнитесь. Спасибо.
– Товарищ, просыпайтесь! Ремень застегните. Нет, не брючный, а привязной ремень. Спасибо.
Приземление прошло штатно, кто-то даже хлопал в ладони. Получив багаж, состоявший из чемодана и спортивной сумки, Капа и Лариса вышли в зону прилета, где их встречал Саша. Расцеловав обеих, он спросил у дочери:
– Ну, как Ленинград, Лара?
– Стоит, папа.
– Это все, что ты можешь сказать?
Дочь пожала плечами и, вытянув руки к высокому своду аэропорта, громко процитировала:
Город пышный, город бедный,
Дух неволи, стройный вид,
Свод небес зелено-бледный,
Скука, холод и гранит.
И, улыбаясь, посмотрела на отца.
– Лучше Пушкина никто не скажет, папа.
– Ясно, – вздохнул Саша. – А паясничать обязательно? Могла бы просто сказать, что не понравилось.
– Да понравилось ей там, понравилось! – успокоила Капа. – Характер свой показывает мне назло.
– Вы поругались, что ли?
– Немного. Она вечером из гостиницы ушла прогуляться, а вернулась с милиционером. Портвейн с неформалами распивала.
– Мам, я не распивала! Я просто попробовала и мне не понравилось! А вот ребята – клевые!
Лариса демонстративно напялила наушники и направилась к выходу. Капа покачала головой.
– Знаешь, Саша, никогда ее не лупила, но, наверное, зря.
Муж подхватил чемодан и сумку.
– Ей пятнадцать всего. Вспомни себя в ее годы.
– Ей пятнадцать уже! Тот самый возраст, когда нужно начинать соображать. А я в ее годы за станком стояла.
– Хочешь, чтобы она тоже?
– Нет, не хочу. Пойдем.
Они вышли из здания аэропорта. Лариса, стоявшая у отцовских «Жигулей», сняла наушники.
– Уже успели меня обсудить?
Капа фыркнула.
– Заняться нам больше нечем. В мире происходит столько всего интересного, а мы будем обсуждать какую-то девчонку? Не обольщайся.
– И что же такого интересного происходит в мире? – ехидно поинтересовалась Лариса.
– Много чего! – в тон ей ответила Капа. – Например, английские ученые обнаружили озоновую дыру над Антарктидой. Первую и, как утверждают, не единственную. Осознаешь масштабы? А девочка, пьющая портвейн на углу Невского и Владимирского проспектов, – это мелочи.
Саша захлопнул багажник.
– А меня больше волнует пьющая девочка.
