меня, а вы на каком положении здесь? – спросил его Алексей Федорович и прищурился.
– Я?! Скорей как наблюдатель.
– Очень хорошо, я тоже, если так можно выразиться, как наблюдатель.
– Значит, мы с вами преследуем одну цель.
– Да, и я думаю, это хорошая почва для сотрудничества.
– Согласен.
С этого времени они и подружились. Рутенберг каждое воскресенье приходил домой к Алексею Федоровичу, и они много говорили о положении русского народа, о целях и задачах, а также о политическом положении Российской империи. Единственное, в чем они не могли найти общего, – это вопрос о вере в Бога. Петр Моисеевич довольно деликатно и ловко уходил от темы, поднимаемой Алексеем Федоровичем.
На счастье он застал того дома, и тот тепло его принял.
– Ну-с, сказывайте, с чем пришли, – сказал Петр Моисеевич сразу, как они сели за стол в гостиной.
– Я за советом пришел. Вы человек практичный и прекрасный организатор, потому ваше мнение очень ценно для меня, – начал с предисловия Алексей Федорович. – А дело вот в чем состоит. Я намедни был на заседании общеземского съезда, и они приняли петицию, в которой нет ни слова о рабочих. Только о крестьянах. Так вот, мне в голову пришла мысль о том, что нам тоже нужно составить петицию. Вот только как ее составить, когда в моей голове только два пункта – это свобода собрания и отмена циркуляров, увеличивших рабочий день до 16 часов в сутки. Потому мы должны потребовать возвращения закона от 1897 года, устанавливающего продолжительность рабочего дня одиннадцать с двумя четвертями.
– Полагаю, необходимо созвать всех председателей отделений и их товарищей, чтобы они выяснили, что на данный момент волнует рабочих и как мы можем им помочь. Постойте, Алексей Федорович, тут в темноте ничего не видно. Я сейчас фонарь к вашей голове поднесу. Ага, точно, на вас что-то и лица-то совсем нет. Что-то случилось?
– Жену вчера схоронил. Горе мое и тоска совсем заели меня, – ответил Алексей Федорович, утирая выступившие слезы на глазах.
– Соболезную. Но позволить себе расслабиться преступно, сейчас этого делать никак нельзя, да и неразумно, когда подступает время решительных действий. Своими усилиями мы можем добиться перелома в сложившейся жизни, и тогда наступит время перемен.
– Я все прекрасно понимаю, но чувств не остановишь. Моя душа изнывает в муках по безвременно ушедшей Lise. Такое испытание послал мне Господь. И я с честью пытаюсь его нести, но человеческие возможности не бесконечны.
– Сейчас давайте-ка чаю, и вам полегче станет, – сказал Петр Моисеевич и, позвав слугу, дал необходимые распоряжения. – Кстати, как Екатерина Алексеевна?
– Да думаю, что у них с Родионом Ивановичем все движется к венчанию. Она все, конечно, скрывает, но по ней видно, что праздник в ее жизни не за горами. Думаю, что в последний момент она меня уведомит об этом. Жаль только, что Lise не дожила до этого счастливого момента.
– Жду от вас приглашения
