Ты это, серьги, для дочери своей купил? Отдам деньги. У меня их много.
– Зачем же так? Отдал, пусть носит. Куплю я дочери, когда обратно поеду. Прости меня, если я тебя обидел.
– Что ж, там, Аркашка. Зачем к старому возвращаться. Дай я тебя поцелую и попрощайся с мамой – уезжай! Мне тяжело видеть тебя. А о дочери не беспокойся. Я подниму ее сама. Иди!
Последнее, она, даже выкрикнула, захлебываясь слезами. Какое же небо чистое. Аркашка тупо смотрит до боли в глазах на нее, и, шумно тяжело вздыхает, вдруг теперь только осознав, что он, все же наделал, погнавшись в этой жизни за призрачной химерой, когда рядом стоит, родной, единственный, понимающий его человек. Протяни только руку, она сама побежит за ним, но, он растерян, подавлен сейчас.
Такое, он испытал, когда его первый раз, провожала к Вале на вокзал, родная мама. Ехали, пугающей со скрежетами о рельс стальными колесами в трамвае. Мама сидела у окна. В своем единственном, как казалось ей тогда еще, убого одетом платье. Учителя и тогда, при коммунистах, убого существовали. Жили скромно. Что она в своем школе получала – сущие копейки. Сейчас она на пенсии, да и он ей подбрасывал деньги, а тогда… до сих пор Аркадий краснеет, как вспомнит этот провод. Народу полно в трамвае, а он, дурачок, стеснялся стоять рядом с мамой, делал вид, он ей никто, просто пассажир сам по себе. Мама, не понимая его отчуждения, как всегда она делала, шумно вскрикивала, глядя в окно, когда кто-то из малышней пробегал идущего трамвая, хваталась за сердце, привлекая тоже участвовать в ее переживаниях, происходящей в пути, сына. А он, стоял, как чужой, не знающий ее человек, и, брезгливо еще воротил лицо, видом давая, толкающим его сзади пассажиров, он тут ей не знакомый. И ведь, сколько лет прошло, а как прикроет глаза, так чувствовал, как приливает краснота в лице. Потому, наверное, эта его жадность к богатству переросла в его мечтах, действующей моделью.
И теперь. Попрощавшись с мамой, решил, проехать, на шумном трамвае до вокзала: как простой народ, растворившись с их запахами, грубостями, сопровождающие всегда в пути. Что он этим решением хочет доказать? Неужели, он так и, правда, думает? Что этот поступок, действительно, приблизит его к тем проблемам, в котором сейчас пребывает простой его народ? Если, это так, да, кто он такой? Вообще. Что он возомнил себя? Неужели у него уже не остался чувство такта? То, что он живет, и живет простой народ – это ведь, небо и земля. К народу, которому, он сейчас хочет приблизиться, прокатиться вместе с ними до своего конечного пункта – это, не что иное, как издевательство с его стороны. Возможно, это понятие, он понимает так? Просто захотелось ему, доказать себе, что он не так далеко отошел от своего прошлого. Такой же он, как и прежний, с теми же проблемами, живущими в этой стране. Ему же ничуть не чуждо – он сам варится в этой среде, переругиваясь, вникая их помыслы ежедневно. Дистанция, конечно же, есть. Он хозяин в своем производстве. От него ведь зависит: будет у его рабочих сегодня на столе хлеб, или нет. Ведь, обогащаясь, он думает и о них. Это, правда. Но, а тут он, что доказать хочет себе,
