х мира.
Классический хоррор в сочетании с сентиментальностью диккенсовских романов.
Еще более мрачная готическая атмосфера, еще более кровавые события, еще более жестокий, ломающий человеческие судьбы сюжет.
…Эксклюзивно жестокий в деталях и анатомически безжалостный к героям хоррор, притворяющийся приключенческой литературой для подростков…
Янси абсолютно сознательно пишет именно психологическую драму, противопоставляя неведомому ужасу вполне понятные читателю эмоциональные метания героев.
Пролог
Сентябрь 2009 года: «Вырезки»
Чтица была бывшей учительницей английского в средней школе, а ее мать жила в приюте с 2001 года. С тех пор чтица в течение пяти лет раз в неделю полчаса ехала из Алачуа в Гейнсвилль, чтобы навестить свою мать. В хорошую погоду они сидели в том же мощеном дворе между двумя жилыми зданиями, где теперь она сидела со мной. Посередине двора журчал фонтан, с трех сторон окруженный столиками в стиле бистро – крашенными и перекрашенными, чтобы устоять в тропическом климате Флориды. Даже сейчас, в конце сентября, воздух казался густым от влажности, и температура была под сорок – и это в тени.
Ее мать скончалась в 2006 году, но чтица все равно по доброй воле каждую неделю приезжала, чтобы читать обитателям приюта, у которых не было семьи или которых редко – если вообще – навещали. Директор приюта назвал мне ее имя и дал номер ее телефона. Нет, сказал он мне, насколько ему известно, человек, который называл себя Уильям Джеймс Генри, не общался близко ни с кем из других постояльцев. Единственным его посетителем была эта самая волонтерка, которая сейчас сидела напротив меня, потягивая из высокого стакана чай со льдом, в котором не оставалось никакого льда. Возможно, она мне поможет, сказал директор.
– Ничем не могу вам помочь, – сказала мне сейчас чтица.
– Он никогда ничего не говорил? – спросил я.
– Он называл только свое имя и год рождения.
– Тысяча восемьсот семьдесят шестой.
Она кивнула.
– Я подшучивала над ним. Я говорила, да ладно вам, Уильям, вы не могли родиться в этом году. Он кивал, а потом снова это повторял.
– Что он делал, когда вы ему читали?
– Смотрел в никуда. Иногда засыпал.
– У вас когда-нибудь создавалось впечатление, что он слушал?
– Не в этом было дело, – сказала мне она.
– А в чем же?
– Общение. У него никого не было. Только по вторникам в два часа у него была я.
Она потягивала чай. Фонтан журчал. С одного края бассейна вода вытекала и выплескивалась на булыжник. Фонтан был установлен на мягком песчаном грунте, и его немного перекосило. На другой стороне двора за столиком сидели двое постояльцев, мужчина и женщина. Они держались за руки и смотрели – или казалось, что смотрели, – как играл свет в струях фонтана. Она кивнула в их сторону.
– Одно время у него была и она.
– Была она? А кто она?
– Ее зовут Лиллиан. Она была подругой Уильяма.
– Его подругой?
– Не только его. С тех пор как я здесь бываю, она поменяла примерно двенадцать друзей. – Чтица коротко рассмеялась. – У нее, бедняжки, болезнь Альцгеймера. Она ходит от мужика к мужику, липнет к ним по несколько недель, а потом теряет интерес и подбирает кого-то другого. Персонал называет ее сердцеедкой. Некоторые постояльцы очень переживают, когда она их бросает и уходит к другому.
– А Уильям переживал?
Она покачала головой.
– Трудно сказать. Уильям был… – Она подыскивала слова. – Иногда казалось, что он был аутистом. Не полное помешательство, но что-то такое, от чего он страдал всю жизнь.
– Он не был аутистом.
Она отвела взгляд от Лиллиан и ее компаньона и изучающе посмотрела на меня, подняв брови.
– Да?
– Когда он умер, у него под кроватью нашли старые блокноты. Что-то вроде дневников или мемуаров, которые он написал еще до того, как попал сюда.
– Правда? Тогда вы знаете о нем больше, чем я.
– Я знаю, что он написал о себе, но я не знаю ничего о нем, – осторожно сказал я. – Я прочитал только первые три дневника, и это… очень отвлеченные
