ков. Все ее герои мертвы.
– Ты любила его?
– Кого? – удивилась Мэри.
– Его! – упрямо повторила кукла.
– Его, – улыбнулась женщина, – его любили все!
– Расскажи мне, – попросила фарфоровая подруга, гуляя по тяжелому письменному столу, с недавних пор напоминающему Мэри надгробие.
1
– Мэри, Мэри, ты упряма, – напевала Мэри.
Мисс Годвин любила непокорную шотландскую королеву. Любила так же, как собственную мать, покинувшую мир с ее первым криком. Образы двух женщин слились в сознании в единое целое, благо говорили о них в окружении отца часто и с восхищением.
– Мэри, Мэри, ты упряма. А Перси – идиот!
Песенка кончилась, туман над Женевским озером рассеялся, из маленького коттеджа доносился веселый смех ее друзей.
– Мэри! – громко позвала ее Клэр, – Мэри, Мэри!
– Ты упряма! – громко закончил мистер Шелли, заливаясь хохотом.
Мэри Годвин обиделась и ушла полчаса назад. И если ее муж настолько слеп, что не заметил этого, пусть пеняет на себя.
– Мисс Годвин, – лорд поклонился, пряча улыбку.
– Миссис Шелли, пожалуйста!
Тон Мэри не оставлял ни малейшего сомнения в серьезности ее намерений. Улыбка исчезла. Перси нахмурился. Байрон обворожителен, когда не ленится быть обворожительным, но и ему не будет пощады.
– Прости, дорогая Мэри! Это все проклятая память, окончательно утраченная из-за этого проклятого лета! Ты же знаешь, я никогда бы не посмел обидеть тебя.
Что же, лорд умеет быть не только обворожительным, но и искренне-обворожительным. Учитесь, Перси! Ах, вот и он, спешит на помощь другу:
– Мэри, мы тебя так долго искали, Клэр чуть с ума не сошла!
Мисс Годвин улыбнулась. Сестра любит ее и любит сходить с ума. Как гармонично устроен мир! Но Байрон прав, лето выдалось неудачным; холодным, туманным. Вот и теряют память поэты.
– Давайте пить чай! – предложила Клэр.
– На улице опять идет дождь, – улыбнулся лорд, – так что давайте сделаем вид, что соскучились по родине, и зальем тоску местным крепким бальзамом. С чаем, разумеется! – добавил он, поймав взгляд девушек.
Клэр осторожно поднесла чашку к тонким губам, но вдруг передумала, поставила изящный фарфор на блюдце, и умоляюще взглянула на друзей.
– Лорд, Перси, дорогая сестра! Обещайте мне, что сегодняшний вечер пройдет без ваших ужасных историй о приведениях и оживших мертвецах. Клянусь, я потом не могу уснуть до рассвета!
Байрон рассмеялся, изящным жестом открыл новую бутылку.
– Милая моя, мы обещаем, что будем говорить исключительно об этой омерзительной погоде, или же на любую другую скучную тему! Но вот за Джона мы ручаться не можем. Он сейчас в кабинете режет на части несчастных лягушек, но позже он спустится к нам и, безусловно, начнет делиться результатами своих чудовищных опытов. Так что выбирай, или подробности экспериментов доктора Полидори, или наши невинные сказки!
– Не велик же у меня выбор! – воскликнула мисс Клэрмонт, – Или всю ночь вздрагивать от омерзения, или до зари дрожать от страха!
– Я приду к тебе в комнату, обниму, и ты сразу уснешь, – пообещала Мэри.
Клэр благодарно улыбнулась.
– А как же я?! – негодующе воскликнул Перси, – Кто прогонит мои страхи, кто утешит меня во мраке ночном?!
– Ты можешь обнять лорда, – посоветовала Клэр.
– Или Джона вместе с лягушками, – закончила Мэри.
Байрон расхохотался, а мистер Шелли сделал обиженное лицо и демонстративно отвернулся к окну.
Ночь прогнала дождь, зажгла яркие, чужие звезды над озером и уютным коттеджем на берегу. На этот раз маленькая компания собралась в кабинете доктора. Обстановка в мрачной комнате на втором этаже вполне располагала к леденящим кровь историям, которыми друзья пугали друг друга. Но сегодня, помня об обещании данном Клэр, рассказчики вели себя подчеркнуто сдержано. Доктор, не слышавший «чайной клятвы», с вежливым недоумением мужественно терпел неторопливые беседы о погоде, шотландском виски и музыке. Но через полчаса его итальянская кровь вскипела, и он воскликнул:
– Друзья! Если вы хотите, чтобы я умер от скуки, то продолжайте рассказывать свои колыбельные. Однако я обещаю, что буду являться каждому из вас в облике призрака в ночном колпаке, и мучить речами об ирландском клевере и валлийских гербах!
Все рассмеялись и, наконец, поведали доктору о мольбах
