перемирие он не даст. Впрочем, скорее всего она просто не умела держаться иначе: ведь следом она развела руками и тут же пояснила:
– Если бы все так было просто, а! На деле все куда как сложнее. Так, как вы, считают почти все со стороны – ровно точно так же, как копы полагают, что делают за вас всю грязную работу. Я не стану забивать вам голову, но поверьте, в антропологии хватает… всякого.
– Это какого, позвольте уточнить?
– И необходимости лезть через грязищу по полям, и ночёвок едва ли не среди леса или болота, и поездок на другой конец страны – просто потому, что выяснилось: оказывается, жив ещё человек такой-то фамилии, потомок колдуна или шамана. Или отыскалась внучка сказительницы, или вдруг сменил гнев на милость к чужакам тот, кто знает самое большое число песен на родном языке, или вспомнил еще что-то важное последний из всех, кто помнит, как плелся определенный узор в тайнописи, которой пользовались больше века назад… И ты срываешься с места, лезешь через грязь, ночуешь в болоте, наматываешь мили расстояний на колеса – чтобы, возможно, увидеть, что искомый человек в итоге не желает ни с кем говорить, и в особенности с тобой. А может, он или она в запое, в депрессии, просто в скверном настроении или болеет. Или уехал в гости к родным! И всё начинается снова, и ты ищешь ключ к разговорчивости и воспоминаниям – чтобы тебя не послали снова через лес, через поле и болото: убирайся, чертов янки, со своими расспросами, от них никому не становится легче! Что, ничего не напоминает, а?
– То есть, хотя все видят только бумажную часть работы – что у следователей, что у ученых, а на деле мы оба бродим по всякой глуши, ловим сомнительных личностей за шиворот и расспрашиваем обо всяком, вы к этому клоните?
– Вроде того, – Эванджелин сдвинула очки почти на самый кончик носа и наградила Симмонса долгим пронизывающим взглядом.
– Только, хм, по-моему, трупы все-таки в вашей работе встречаются гораздо реже, – дипломатично подытожил он.
– Трупов тоже предостаточно, – отмахнулась Фей. – Я не помню ни одного эпоса или даже просто сказок, где обошлось бы без них, а уж описания – закачаешься! Другое дело, что все эти истории о смертях обычно уже не представляют никакого криминального интереса – но шокировать меня чем-то таким довольно сложно.
– Но не невозможно?
– Нет ничего невозможного, – Эванджелин философски пожала плечами. – Но не в этом случае, я бы так сказала. Пока что, если честно, ничего особенно жуткого я не увидела, зато увидела странное.
– Лаконично, – хмыкнул он.
– Ну а что я ещё скажу? Я еще вчера отметила – что-то не вяжется. Вот сегодня попробуем сложить мозаику хоть отчасти.
– Да уж, может, я не ту профессию выбрал, а? – пошутил Симмонс. – Вас послушать, наука вовсе не мирное и тихое занятие, и уж точно не для слабых духом! А уж какое увлекательное!
– Так и есть. Имейте в виду,
