Ты станешь матерью наших детей, которые продолжат наш род. Будешь жить в столице, и все богатства моего мира будут твоими. – Мужчина заметил, как расширились её зрачки. Но увидел так же, как тонкая рука потянулась вверх, к «ошейнику». Император чуть нахмурился, и рука замерла, а дыхание эльвы сбилось. И правитель людей знал, почему: чёрная полоска чуть сильнее сдавила её горло, отражая недовольство хозяина. – Ты не рада?
– Конечно, господин, я очень рада.
Её переливчатый голос поддержал скользнувшую по лицу улыбку и склонённую в согласии голову, но взгляд спрятанных глаз остался безучастен.
Император притянул к себе тонкое тело и обнял. Его рука скользнула по изящному изгибу спины, прижимая девушку к себе ещё крепче и чувствуя её узкие ладони на своей груди. Внутри мужчины зародилось тепло, которое неторопливой рекой потекло вниз, свиваясь в животе в горячий узел. Сильные пальцы непроизвольно сжались, собирая в кулак невесомую ткань женского платья и ощущая под ней тёплую обнажённую кожу. Одежда эльвских женщин была воздушной и многослойной, и при их телосложении бельё им было без надобности. Человеческие платья были другими – тонкими, украшенными вышивками и драпировками, но были рассчитаны на поддерживающие лифы и нижние юбки, к которым никак не могла привыкнуть невольная гостья правителя людей. Мужчина посмотрел в лицо девушке. Его взгляд задержался на её губах, опустился вниз и замер, любуясь обтянутой тканью крепкой грудью. Кулак сжался сильнее, и платье жалобно затрещало. Глаза Императора вновь вернулись к лицу эльвы, и он увидел, как дрогнули чёрные ресницы и чуть приоткрылся нежно-розовый рот.
Верно, она должна была бы ненавидеть своего «хозяина», но он стал её первым мужчиной – порой грубым и напористым, но чаще мудрым и терпеливым. Он учил её тело страсти, вместе с тем внимательно изучая и в тайне наслаждаясь им. В его осторожных и чутких руках она постигала музыку любви и тянулась к нему навстречу. Возможно, теперь глубоко в душе гордая эльва едва ли не больше, чем когда-то своего учителя, презирала саму себя. Ведь со временем девушке стало хватать лишь искры, чтобы желание вспыхивало в ней огненным цветком, вероятно, закрывая собой всю глубину её ненависти и выжигая тьму в сердце.
Один рывок – и шёлк с треском разошёлся на высокой груди. Эльва ахнула. Розовые затвердевшие вершинки качнулись и вызывающе уставились вверх. Дыхание Императора потяжелело. Он потянул сильнее, и под бесславно погибшим лифом показался напряжённый животик, а в самом низу робким, но таким сладким изгибом начиналась атласная гладкость, так не похожая на густо-курчавый треугольник человеческих женщин. Мужские пальцы медленно погладили девичью грудь, заставляя ту в который раз жадно тянуться за их лаской, едва касаясь, спустились по вздрагивающему животу и исчезли за краем разрыва материи, осторожно накрывая собой невероятно нежную плоть, зовущую напряжённое почти до боли естество человека. Эльва выгнулась и, задрожав, застонала
