не раз на фотоснимках, разглядывая их с восторгом и благоговением…
Новая мысль перебила эти воспоминания. Выходит, подумал Семен, Джехутимесу, внук Яхмоса, – не кто иной, как Тутмос I! А нынче правит Тутмос III, будущий великий завоеватель! Совсем еще юный, как сказал Сенмут…
Точные даты ему не помнились, но в этом не было нужды; примерно он представлял, что новая эра, считая от Христова рождества, начнется веков через четырнадцать или пятнадцать. Ошибка в век не значила ничего в сравнении с той бездной Хроноса, той глубиной колодца, в который он рухнул из настоящего. Из повседневной привычной реальности, внезапно ставшей далеким будущим…
Три с половиной тысячи лет! Пропасть с мостом из миллиардов не прожитых человеческих жизней! Сраженный этой мыслью, Семен закрыл глаза и крепко стиснул кулаки; в этот момент ему казалось, что пирамида еще не истекших столетий давит на плечи чудовищной неподъемной тяжестью.
– Что с тобой? – встревоженно спросил Инени. – Щеки твои – как белый камень, в котором рождается золото[5], а на лбу – пот…
– Я… я понял, куда попал, – с хрипом выдохнул Семен. – Нет, не куда – в когда! Нас с тобой, мудрейший, разделяют сто пятьдесят поколений, и если припомнить все то, что случится за эти века… или хотя бы в ближайшем будущем…
Он смолк, закусив губу и не спуская глаз с лица Инени. Он вдруг подумал, что история человечества только-только начинается, и впереди гораздо больше, чем позади. Мир еще не ведал величия греков, могущества римлян, силы и ярости северных варваров; никто не знал имен Ганнибала и Юлия Цезаря, Иисуса Христа и Жанны д’Арк, Ньютона и Шекспира, Гитлера и Сталина; еще не отгремели войны – Троянская, Пунические, Столетняя и мировые; Александр Македонский еще не свершил своих походов, князь Святослав еще не стучался во врата Царьграда, и из семи чудес света существовало лишь одно – египетские пирамиды. Все было впереди! Не исключая и того, что ожидало эту землю, – отступничество Эхнатона, величие Рамсеса, нашествия ливийцев и эфиопов, ассирийцев и персов, власть Птолемеев и римлян – и, наконец, неистовый всесокрушающий напор ислама.
Видно, мысль о будущем проникла в сознание Инени; теперь жрец казался таким же бледным, как Семен. С минуту они, потрясенные, взирали друг на друга, потом Инени нерешительно шепнул:
– А ты это можешь, сын мой? Я имею в виду – припомнить? Припомнить то, что случится в еще не прожитые нами годы?
– Постараюсь! – Семен поднялся на ноги. – Очень постараюсь! Ведь от того, что я вспомню, зависит моя жизнь! Если, конечно…
Он собирался сказать, что может провалиться снова, может рухнуть или всплыть в колодце времени, но не закончил фразу. Такая ситуация не исключалась, но что упоминать о ней? Сейчас он здесь и, весьма вероятно, останется в этой эпохе навсегда.
Они медленно двинулись к берегу. Солнце уже пылало как раскаленный шар, взбиралось все выше и выше на небеса, из пустыни
лый камень, в котором рождается золото, – кварц.
