/title>– Ты выглядишь усталой, Ли, ты чем-то расстроена или утомлена?
– Я? Нет, похоже, это ты все время о чем то думаешь, – она улыбается и проводит пальцем по лбу вниз к его переносице…
– Да… я просто подумал, что это путешествие совсем тебя утомило, ты можешь прилечь, а я схожу и раздобуду еды, надеюсь, этот отель регулярно пополняется свеженькими бифштексами, круассанами, маринованными ананасами, осьминогами… и яблочными пирогами, может быть, захватить тебе бутылку виски или джина, моя милая Ли-Лит?
– Может быть, ты скажешь все-таки, о чем ты думаешь и перестанешь поясничать, мой милый Гумбольд?
– Скажем ничего примечательного…
– И, что же ничего примечательное так тревожит Вас?.. – притягивает его за ворот рубашки к своим губам и кончику носа…
– Ли… я думаю о домике, в котором живет Берлиоз.
– Берлиоз? Это что шутка?.. Постой это тот самый Берлиоз…
– Нет, другой Берлиоз, мой Берлиоз самый прекрасный, самый счастливый и самый любимый Берлиоз… по утрам слушает Оззи Осборна, а по вечерам Вагнера, я хочу написать ему сонет.
– Хих… ты, по-моему, сошел с ума, Гуми! Тогда напиши ему о трамвае номер 6 и о подсолнечном масле, и об…
– Аннушке?.. Нет, он не употребляет подсолнечное масло в пищу, а трамваи… мой Берлиоз глух к трамваям, он включает по утрам Оззи Осборна, а по вечерам Вагнера, чтобы не слышать их шум.
– Нет, ты притащил меня сюда, чтобы думать о трамваях и домиках для Берлиоза?! Я задушу тебя щас…
– Ли-Лит, Ли-Лит! Откуда в тебе столько сил, я сдаюсь, смотри у меня белый флаг, у меня белый флаг.
– Ты невыносимый зануда, если ты будешь рисовать домики для Берлиозов, я сбегу к бармену от тебя, улизну как хитрая кошка, – она проводит по его груди острыми коготками.
– Ты только представь счастливый Берлиоз, Ли, у него свой домик, вокруг которого ездят трамваи, кошка и большой самовар, он приглашает нас в гости пить чай, а Ли-Лит, чай с облепиховым вареньем, нет, лучше, наверно, вишневым… нннет, вишневое тоже не подходит, я так люблю запускать вишневые косточки куда ни попадя… малиновым вареньем. Мы беседуем о ценах на билеты на дирижабли, обсуждаем уход со сцены Мэрлин Монро… Ли, Ты спишь?
– Ли-Лит, если бы ты знала, как я люблю тебя такой, – он укрывает её и нежно проводит ладонью по её аккуратно причесанной головке.
– Мой прекрасный, мой любимый, мой счастливый Берлиоз – нет, это нужно записать где-нибудь, – он берет ручку с блокнотом и записывает.
Лилит, я погиб
– Лилит, я погиб… погиб, – теперь ты будешь плясать на моей могилке, поросшей фиалками,
со своими подружками… Мне больно, мне стыдно, Лилит… один, один твой поцелуй вернет меня к жизни.
– Какой ты подхалим, Гуми, и раб коленопреклоненный. Ты не получишь больше не единого поцелуя… И, вообще, как не пристыла тебе эта заученная роль? Я уже давно выросла из кукольного возраста, а ты все продолжаешь волочиться за каждой юбкой, изыскивая всевозможные способы произвести впечатление. На тебя жалко смотреть, – деловито отворачивается в сторону, вскидывает брови и кровоточит воздух алыми кистями в атласных перчатках.
– Что с тобой? Такую тираду услышать из уст моего возвышенно циничного ангела… Чем я мог заслужить это?
– Гуми, ты никого не видишь вокруг себя… одни позы, которые картонными реверансами шуршат по сукну игорного борделя твоей жизни, а ты с ослиным спокойствием продолжаешь гадать на кофейной гуще своего скверного прожектерского талантишки. Посмотри! В кого ты превратился, ты был настоящим львом, когда я тебя повстречала, а теперь ты похож на взнузданного платеро2.
– Лилит! Тчерт, а ведь ты права. Пора положить конец этой драме (дрёме). Этой кисейной (китайской) метаморфозе… Однако, ты всегда была холодна ко мне; ты все считала игрой, фарсом, шаржем, разве нет? Чем бы я мог удивить тебя тогда и теперь, как мог пробиться чрез этот возвышенный циничный дендизм; неужели ты любила меня когда-нибудь?
– Гуми, ты так резко переключаешь лампочки на панели моих чувствительных приборов, что с тобой опасно выходить в открытый космос… Хи-хи.
– Да, только там преобладают два цвета – фиолетовый и пепельно голубой, в этом вся проблема.
– Хам… надоедливый старый трюфель, ты сам меня по-настоящему никогда не любил, я для тебя вычурное искусство на железном каблуке, а теперь тебе больно, потому что этот каблук вдавил тебя в асфальт твоей бедненькой жертвенной натурки.
– Я право не узнаю тебя, Лилит… и раньше, и теперь
ослик
