не побоится Бога!
После смерти молодого барчука, а пуще того, старого барина, относившегося к байстрюку слишком уж снисходительно, помягчев под старость лет, казачок изрядно вылинял. Его положение среди дворни, бывшее ещё недавно куда как немаленьким, стало вовсе уж неопределённым. Сейчас вот со всех сторон обкусывать пытаются. Все, кому только не лень, на прочность пробуют – даже, вон, Пелагея.
А на что может пойти человек, чтобы шагнуть чуть выше, а тем паче – вернуть то, что считает своим, он, управляющий, знает не понаслышке! Если и не на всё, то…
В руках остался клок бороды, и Игнат Саввич вспомнил, что Ванька с самого титешного возраста был при помершем барчуке, и разговоры при нём велись всякие. А сообразить, как этими разговорами к своей пользе, казачок рано или поздно сумеет!
– Рано или поздно, – пробормотал он, покрепче ухватившись сперва за бороду, а потом и за ускользающие мысли, – Ах ты ж сукин сын…
Ещё раз глянув на записи, он решительно встал, с тягостным скрипом отодвинув кресло, и заходил по кабинету в мучительных раздумьях. Мысли, как назло, всё время были где-то рядышком, но, зараза, не ухватить!
– Записи, да… – пробормотал он, дёргая себя за бороду, – Барин, он ленив, сам сунется если, то глянет раз, да другой, да меня послушает…
– А вот приказать, – просипел он, – приказать ему ума хватит, а умников…
Он остановился, задумавшись, и, не замечая того, кусая губу. Грамотных среди дворни немало! Не среди птичниц или в конюшне, знамо дело, на кой им?!
Но лакей, а тем паче камердинер, он же не только вид представительный иметь должен, но и записку при нужде прочитать, а то и письмецо написать, что барин надиктует. Ну и языки хоть чуть, куда ж без них!?
Господа, особенно кто постарше, они русский язык не все-то и знают! Прикажет, к примеру, фриштыкать[1], а лакей глазами моргает, не понимаючи, ну и получи по морде!
Учёные да куртуазные беседы им, лакеям, вести не полагается, а насчёт принеси-подай, да такое всё прочее на разных языках, это на будьте здоровы знать должны!
Этих Игнат Саввич не слишком опасается. Подгадить, при случае, да провернуть какую-то интригу, они умеют, но так-то это не учёность, а так… что «Попка дурак», что эти – один бес! Попки и есть.
А вот умников, которые не только с циферками разобраться могут, но и понять, как эти циферки и записи соотносятся с собранным с мужичков барщиной и оброком, управляющий не то чтобы опасается…
… но помнит поимённо.
Особенно тех, кто, в силу близости к покойному ныне барину, знает из обмолвок то, что ему, паскуде, знать не полагается! Такой если не по его записям поймёт, так додумает, а пуще того, стервец, придумает! Да ввернёт из слышанного так, что лучше правды окажется!
Покосившись на записи, Игнат Саввич с досадой дёрнул себя за бороду, сожалея, как никогда, что в последние годы, живя рядом с постаревшим
Фриштык – завтрак.
