сть деда.
С самого детства я проявлял мистическое сходство со своим родственником. В привычках, предпочтениях, манере речи. Например, я никогда не делал закладок в читаемых книгах. Страницу запоминал, а абзац отчеркивал ногтем. Как дед. Никто не учил меня этому. Обыкновение проявилось само по себе. Будто вспомнилось. А еще я питал врожденную любовь к грузовым автомобилям. Я игнорировал собак и кошек, мне были до лампочки игрушечные автоматы, но когда я видел, как мимо меня, дымя сожженным маслом, проезжает горбатый «зилок», то бежал за ним на край света. И в этот момент по щекам моим текли слезы счастья.
Всю жизнь мой дед проработал шофером. Исколесил полстраны и, думаю, был мировым мужиком с кучей дорожных баек и анекдотов. Мою двоюродную сестру он звал Олегом, хотя она была даже не Ольгой. Так сильно дед хотел внука. Жаль, мы с ним ни разу не встретились. Он умер от опухоли головного мозга за несколько лет до моего появления на свет.
Однажды, бухая у Серого на квартире, мы заговорили об этом. О переселении душ и всем прочем. У нас имелся ящик пива и пятница, и мы были полны решимости разложить все по полочкам.
– Нет, – в конце концов произнес мой товарищ. – Я не верю в эту галиматью. Но знаешь, во что я действительно верю? Я верю, что умершие предки на самом деле определяют судьбу живых.
– Ты говоришь о генетике?
– Нет, черт подери, не только о ней.
Он был крайне импульсивным молодым человеком.
– И не о коллективном бессознательном, – заверил меня тут же он.
Удивительный тип. Отучился на повара, но взахлеб читал философию. Как-то раз я нашел у него на полу возле кровати «Закат Европы» Освальда Шпенглера. С черно-белой фотографией мыслителя на фронтисписе. Философ как две капли воды походил на Серегу. Только был на двадцать лет старше его. Во взгляде Шпенглера угадывалась пламенная непримиримость. Качество, которое долгое время после того четко ассоциировалось у меня со всем возвышенным и прекрасным.
– Так о чем же? – произнес я.
– Я говорю, твою мать, обо всех тех трансцендентных вещах, которые на ментальном уровне передаются нам по линии крови. Это не психология и не метафизика. Это биология в ее высшем смысле. У всякого рода есть дух. И все мы – единичные воплощения этого духа. Вот почему важно знать свою генеалогию. Изучая биографии родственников, мы постигаем и границы нашего общего с ними духа, а через это постигаем себя. Свои возможности и горизонты, свои заблуждения.
– Кажется, я понимаю.
– Твою мать, я не могу объясниться точней.
А ночью я вызвал такси. За мной подъехала старенькая «Тойота», в салоне которой стоял удушливый запах триллиона выкуренных сигарет. Машина безбожно скрипела, троила, чихала, но ехала. Упрямо и терпеливо, как старая лошадь. Водитель тоже, казалось, вот-вот двинет коньки. Таким он выглядел усталым и древним. Они, верно, состарились вместе. Он и машина. Я взглянул на одометр. Почти миллион километров. Можно было сгонять на Луну и обратно, по дороге заскочив на МКС. Я даже присвистнул. Эта парочка вызывала у меня уважение.
– Как, есть работа? – спросил я водителя.
– Работа найдется всегда для того, кто хочет работать, – произнес таксист, неспешно катя по дороге. Казалось, что он умирает и машина просто едет накатом. – Главное, есть ли у тебя деньги?
Я представил себя со стороны. Пьяный, футболка порвана после того, как мы с Серегой решили посостязаться в борьбе, на руках – ссадины. Вид как у разбойника с большой дороги.
– Держи, шеф, – сказал я, протянув сотку.
Таксист удовлетворенно убрал ее в нагрудный карман рубашки.
– Хочешь подработать в такси? – спросил он.
– А почему нет? – пожал я плечами.
Все дело в том, что недавно отец подарил мне старенький «Жигули», без дела ржавевший у него в гараже. Конечно, не «Зил», но для первой машины что надо. И я вправду подумал: «Почему нет? Сиди себе с книжкой у магазина да развози милых старушек с продуктовыми сумками по домам. Романтика, черт подери». Мысль стать шофером так неожиданно созрела в моей голове, что в этом можно было обвинить лишь покойного деда – его дух или гены, называйте как нравится, – нашептавшего мне эту идею.
– Студент? – поинтересовался таксист.
– Уже нет, – сказал я. – Ушел с последнего курса филфака.
– Отчислили, что ли?
– Да нет же. Просто трезво прикинул: максимум, что меня ждет после получения диплома, – работа школьным учителем за двадцать тысяч. А мне это не улыбается.
Я всем рассказывал эту историю. И в общих чертах она соответствовала действительности. Не говорил
