у мужчин. А у женщин просто исчезала всякая индивидуальность. Красавицы налитые сморщивались и высыхали подобно оставленному без почвенной влаги плоду фруктового дерева. Дурнушки так и оставались дурнушками. И если сравнить два женских лица этих двух категорий, то к концу жизни у обеих категорий тип был один – старческий. Да. На примере семейных фотоальбомов, считал Андрей, можно было доказывать теорию Дарвина о бесконечной приспособляемости всех живых организмов. В своё время эта теория пугала Волкова… но только в своё время. Наркомания наполовину перенесла его в ту область жизни, где действовал закон джунглей – не выживешь, если в какой-то момент не превратишься в волка. Вот и научился он, когда это было необходимо, оборачиваться зверем. Хотя всякий раз, когда он проделывал над собой это, чувствовал, что насилует своё естество. Естество у него было другое – человеческое, а образ жизни – волчий.
Андрей ещё раз с усмешкой взглянул на амбарный замок. В самом деле, приедь он к тётушке года три назад, то первым делом обшарил бы кухню: у старых одиноких тётушек там почти всегда хранилось фамильное столовое серебро. Однако сейчас, несмотря на физическое недомогание, он приехал сюда иным. Ему хотелось побороть своё прошлое, сделать его не таким режущим сердце, утихомирить боль, рвущуюся фонтаном из скопища грехов, тупиковых ситуаций, озлобленности против мира и ненависти к человеку вообще. Забыться на время с помощью лекарства лживого, ненастоящего, лишь приглушающего боль, он умел. Но не было в этом умении и капли того, что ведёт к исцелению. Когда у человека что-то очень сильно болит, у него есть два пути – унять эту боль с помощью наркотиков и думать, что исцелён; или найти толкового врача и действительно исцелиться, даже если для этого потребуется лечь на хирургический стол под скальпель. Однако память о прошлом была ещё слишком свежа и не отпускала его, и ненависть к людям тоже не отпускала. Андрей понимал, что для исцеления от этой ненависти потребуется время, много времени, ни одна запущенная болезнь не лечится быстро. Это только в сказках бывает, когда, прыгнув сначала в кипящее молоко, а затем в ледяную воду, человек исцелялся до обновления своего существа. В реальности было иначе. Исцеление – путь долгий, и Волков, несмотря на свою наполовину звериную кровь, понимал это Человеческим естеством, понимал ясно и был готов действовать. Мало-помалу, по капельке… что-то будет меняться, меняться будет он сам. И это несмотря на то, что он дошёл до последней черты, за которой уже была видна смерть. Диагноз?! Что ж, Волков выживет, несмотря ни на что, выживет, потому что он так устроен!
Сейчас у него было странное чувство, будто бы он куда-то очень быстро бежал, бежал, убегал от кого-то, от самого себя, останавливался лишь за тем, чтобы оглядеться и зализать свои раны, и снова бежал, бежал, бежал… и вот уже финишная черта появилась. И он остановился и понял, что за чертой –
