повернули голову к дверям. На пороге стоял, закутанный в широкий темный плащ, мужественный Луций Сергий Катилина.
Когда Катилина произнес слово «свобода», глаза Спартака и всех гладиаторов, за исключением Требония, остановились на нем с выражением вопроса.
– Катилина! – воскликнул Требоний, который сидел спиной к двери и потому не сразу увидал вошедшего Катилину, и поспешно двинулся к нему навстречу. Почтительно поклонившись и поднеся по обычаю руку к губам в знак приветствия, он прибавил: – Здравствуй, здравствуй, славный Катилина… Какой доброй богине, нашей покровительнице, обязаны мы честью видеть тебя в этот час и в этом месте среди нас?
– Я как раз искал тебя, Требоний, – сказал Катилина. – И немного, – прибавил он затем, обернувшись к Спартаку, – тебя.
Услыхав имя Катилины, прославившегося по всему Риму своей жестокостью, буйствами, своей силой и мужеством, гладиаторы переглянулись, пораженные, даже испуганные. Некоторые побледнели. И сам Спартак, в мужественной груди которого сердце никогда не трепетало от страха, сам Спартак вздрогнул, услышав это страшное имя патриция. Нахмурив лоб, Спартак устремил взор в глаза Катилины.
– Меня? – спросил он с изумлением.
– Да, именно тебя, – ответил спокойно Катилина, усаживаясь на предложенную ему скамейку и сделав знак всем садиться. – Я не знал, что встречу тебя здесь, и даже не надеялся на это, но был почти уверен, что найду тебя, Требоний, и от тебя предполагал узнать, где можно отыскать этого мужественного, доблестного человека.
Спартак, все более изумляясь, смотрел на Катилину испытующим взором.
– Тебе была дарована свобода, и ты ее достоин. Но тебе не дали денег, на которые ты мог бы прожить, пока найдешь способ их зарабатывать. И так как своей храбростью ты подарил мне сегодня добрых десять тысяч сестерций, выигранных в пари против Гнея Корнелия Долабеллы, то я тебя и искал, чтобы отдать тебе часть этого выигрыша, принадлежащего по праву тебе; ведь если я рисковал деньгами, то ты в течение двух часов ставил на карту свою жизнь.
Шепот одобрения и симпатии к этому аристократу, решившемуся войти в сношение с презренными гладиаторами, пробежал среди несчастных.
Спартак чувствовал себя тронутым актом предупредительности, оказанной столь знатным лицом ему, уже давно отвыкшему от доброго к себе отношения, и ответил Катилине:
– Очень тебе благодарен, славный Катилина, за твое благородное предложение, которого, однако, я не могу и не должен принять. Я буду обучать борьбе, гимнастике, фехтованию и в школе моего прежнего хозяина найду средства жить своим трудом.
Катилина нагнулся к уху Спартака, отвлекши внимание Требония, сидевшего по другую сторону от него, тем, что протянул ему свой бокал, приказав смешать велитернское с водой, и торопливо, еле слышно, прошептал:
– Ведь и я страдаю от ненависти олигархов, и я раб этого презренного и испорченного римского общества, и я – гладиатор среди патрициев, и я желаю свободы и… знаю всё…
И так как Спартак, вздрогнув, откинул голову назад, испытывая Катилину взглядом, тот продолжал:
