пол, а сам – в воду и конец. Конец думам, раздирающим тебя и жгущим тебя, как огнем, конец страху этому – впервые за всю революционную жизнь появившемуся чувству. А главное – это самый благоприятный исход для семьи, для жены, для трех детей, для друзей и товарищей. Несчастный случай – тяжело, печально, но умер коммунистом, преданным делу революции.
– Да, но ведь самоубийство, это не только признак слабости, но и признак какой-то вины; если я ни в чём не повинен, то, что бы со мной не было, и что бы со мной не делали, я должен бороться за свою невиновность».
И тут впервые у меня появилась мысль, которая потом – в тюрьмах, кабинетах следователей – получила свое практическое объяснение: а как же бороться? Если ты борешься с царской полицией и охранкой, это одно – ты ведешь борьбу с существующим строем, ты знаешь, что на твоей стороне общественное мнение. Ты знаешь, что ты выразитель лучших благородных дум народа. А сейчас тебя берут, лупят свои же советские люди, коммунисты, называют врагом народа, и ты не только не имеешь поддержки у народа, но он презирает тебя, как человека, который хочет у него отобрать все завоеванное кровью и жизнью отцов, братьев, матерей и сестер. А ведь этой кровью я сам завоевывал всё, чем мы живем и дышим.
Что же это такое? Что творится? Почему с каждым днем всё больше и больше исчезают люди, творцы новой жизни, люди, известные народу, любимые народом, люди, уважаемые за идейность и принципиальность? Почему каждый день раздаются выстрелы и коммунисты кончают жизнь самоубийством?
Особенно меня не оставляет мысль о самоубийстве Гамарника и расстреле Якира.
Нахлынули воспоминания, и целая «галерея» замечательных людей и замечательных дел отвлекли меня от мрачных мыслей о бренности жизни».
Тяжёлая, во всех отношениях, получилась эта глава – сочувствую вдумчивому читателю. Мне тоже оказалось тяжело пропустить через себя сделанные «раскопки» о событиях и людях. Мучил вопрос: кто начал и чем всё закончится? Каково будущее моих детей и внуков? Всё страшное, что происходило, – в природе человечества или отдельных уродов? Но чтобы завершить эту главу, я должен войти в самое начало. Мне больно это делать: честные люди поколения моего отца и сам отец, прочитав следующие страницы, могли бы посчитать свою жизнь великой ошибкой. Облегчает мои мучения цитирование интервью А.Г. Латышева газете «Московский Комсомолец», автора книги закрытых архивных документов «Рассекреченный Ленин», изданной в годы перестройки в 1996 году. Книгу мне удалось скачать с интернета, добавлять в интервью я буду только фотографии. Около 1990 года в журнале «Коммунист» было опубликовано одно из указаний Ленина связанное, если не ошибаюсь, с уничтожением священников. БОльшего потрясения от прочитанного за всю жизнь не помню. Через несколько дней я положил свой партбилет на стол парторгу. В институтской парторганизации более чем в 1 тысячу человек это был, пожалуй, первый случай в те годы. Партийного разбирательства не было, публично мне в глаза никто не высказался. Но вернусь к Латышеву.
