й системе Ridero
Сахалин – каторга
Смерть, холод, голод, цинга —
не моя это сторона.
А на моей сторонушке
льётся льётся кровушка
не за батюшку царя
(эх мать-революция)!
А тут хоронят —
никто слезы не обронит.
Кровь студёная как лёд —
народ к могилушкам нейдёт.
Как помру-закопают
и родня не узнает.
Даже Клавка воровка
не обронит головку —
мужиков ей хватает,
не такой уж завидный я парень.
Эх, Александровск-Сахалинский,
ты как берег румынский
для жены и сына.
Вот так и уйду безвинный.
* * *
– И тут кружок собирают! —
привезли мужика из рая
(с материка значит,
воон он – тужуркой новой маячит).
– А нас то скоро отсюда?
«И не мечтай, забудут!»
Забытьём позабыто племя,
думать о нём не время,
думать о нём не резон,
в революцию мир влюблён!
Миру никак не спится:
лица мелькают лица
и сгорают дотла!
Кому ж ты тут челядь нужна?
Разойдутся каторжане печально
по баракам, по лавкам спальным,
накроют мослы сюртуком:
– Вспомнют о нас..потом.
Пока солнце одаривает светом,
смейтесь беззубой улыбкой, за это
о вас не напишут романов,
ведь каторга – неприкрытая РАНА.
Каторга-жиличка
Каторга-жиличка.
«Птичка» невеличка
подлетит к бараку —
мужики до драки!
– Кому же ты досталась?
«Со всеми переспалась!»
– От кого родила?
«От лысого детину,
детинку от рябого
и деточку попову.»
– И что же там под рясой?
«А всё что есть, то наше!»
– И где же твои Дети?
«Один зарыт в кювете,
второй схоронен в море,
а с третьим только горе:
лежит и не вздыхает —
тоже помирает..»
* * *
Птичка невеличка —
малая синичка
прилет и скажет:
«Кто с Мариной ляжет,
тому на небе честно
откусит бог то место!»
Не спи, Марина, не рожай,
на кладбище не провожай!
Царь далеко,
бог высоко,
мать на облаках,
а отец в своих штанах
кабы сидел тихо,
то не родил бы ЛИХО!
Терпение, толерантность, американская мечта
Я не терпел ни божьего уклада
ни наглости воров,
ни хамства, ни отсутствия зарплаты
и ни священников. Ну что ж.
Я не терпел, как многие другие
когда шериф плюёт тебе на грудь,
я мог и от шерифа в степи двинуть —
уж там за мною точно не придут.
Я не терпел и женщин-проституток
и их притворный смех,
я не терпел разгульных пошлых шуток.
Я не терпел почти что всех!
Я мог уйти не оглянувшись
и на «Прощайте!» промолчать,
я мог когда хотел вернуться
и даже «Здрасьте!» не сказать.
Я почти бог, и я свободен,
я точно знаю как дышать,
когда в твой мир никто не входит.
И буду дальше так шагать..
* * *
Но однажды пришла какая то сила
и меня под себя подвалила:
я должен был сдать оружие,
помыться, побриться – так нужно им.
И на завод шагать строем,
с начальством
