мая изощрённая философия не может оправдать человека, истерзавшего сердце, которое его любило. (Бенжамен Констан «Адольф»)
Мелкий дождь
Ледяной
В небе черная дыра
Март
Выйдешь ли, любимая
Ко мне?
На скамеечке блестящей
Покурить – поплакаться
Да посмеяться?
Заскрипят на широком ветру
Дворовые липы
Я тебя уведу
Запоет домофон
Под бетонным козырьком
Открываешь дверь
Сквознячок в волосах
Радость в голосах
Фонари расцветут
Подними глаза
Я в них утону
И меня не найдут
Глава I
– Ворон, ты чего застыл? – пихает меня Савельев. – Сань, парни ждут, надо ехать!
– Заводи тачку, дай мне пять минут, – глухо произношу я.
Не знаю, что в этот момент обо мне подумал Серый, но мне было плевать. На небольшом пустыре в центре города, в ночное время собирались байкеры и стритрейсеры. Завидное место, где с приходом темноты крутятся огромные деньги. Многие не прочь погоняться со смертью в обмен на хороший куш. Была понятна реакция Савельева на мой ступор, ведь я не любил машины и байки, уж тем более скорость, вот только…
Стоило выйти из клуба и вдохнуть прохладный осенний воздух, как в груди все затрепыхалось, а взгляд, среди света фар и ждущих старта гонщиков, без промедления нашел её. Хрупкая фигура, облачённая в кожаную куртку, штаны и берцы, облокотилась на спортивный байк. Безразличный взгляд скользил по толпе. На линию старта выходит девушка в мини-юбке и топике, становится в центр и предвкушающе смотрит на притихшую толпу. Тонкие пальцы обхватывают шлем и укрывают за ним светлые волосы. Она садится на Kawasaki и убирает подножку. Старт прозвучал и Кира скрылась за поворотом трассы, вместе с ещё двумя байкерами, так и не дав мне даже пяти минут, чтобы забыться и дать моему больному воображению надежду на то, что я с ней рядом. Хотя бы вот так. Хотя бы имея возможность её увидеть.
Чёрт!
Сплюнув, сажусь рядом с Савельевым и хлопаю дверью Porsche. Серый, знающий меня с детства, ни о чём не спрашивает и молча отъезжает в сторону загородных коттеджей.
***
Шумная компания, выпивка, девушки – все слилось в единое пятно, не оставив на утро ничего, кроме головной боли и раздражения. Выбравшись из такси, шагаю по облагороженной алее в сторону большого особняка, надеясь, что останусь незамеченным и смогу доспать ещё пару часов.
Поднявшись по мраморным ступеням и кивнув дворецкому, захожу в холл и останавливаюсь под обеспокоенным взглядом матери.
– Что на этот раз? – устало вздыхаю я, подходя к ней и целуя в щёку.
Несмотря на идеальную прическу и свежий макияж, ей не удается скрыть от меня следы усталости. Поправив чёрные локоны, мама опускает ресницы и тихо говорит:
– Он тебя ждёт.
Начинается… Играя желваками, на ходу снимаю куртку и поднимаюсь на второй этаж. Пройдя по длинному коридору, толкаю дубовые двери и ехидно говорю, смотря в хищные карие глаза:
– Снова пил, снова не вернулся домой и снова не оправдал родительских надежд!
– Прекрати! – ударяет по столу отец.
Закатывая рукава рубашки, проходится взглядом по моему помятому виду и, откинувшись на спинку кресла, говорит уже осточертевшее:
– Ты забыл, кто ты есть? Что у тебя есть обязанности, и какое место ты занимаешь в этом доме?
Сев в кресло напротив, смотрю в упор и отвечаю, еле сдерживая злость:
– Мне не пять лет, запугивания и упрёки уже не работают. Всё, что от меня требуется, я выполняю. А как я провожу своё личное время, тебя не касается.
Мой отец был крупной шишкой в нашем городе. С ним считались все и его власть была практически безгранична. Григорию Воронову никто не выдвигал условия – все покорно следовали его воле – кроме меня.
Элитные школы, учеба заграницей, введение в бизнес – всё это я пресёк, стоило отцу выдвинуть требования о женитьбе. Вернувшись из Германии, пару лет назад, я перевёлся в наш университет и взял на себя клубный бизнес. Своеобразная подачка, что пришлась Воронову не по вкусу. Отец планировал подключить меня к более серьёзным делам, что требовали поездок в Европу и Штаты, встречи с партнёрами и прочей ахинее, которой мне с детства забивали голову. Вот только всем этим он мог подтереться. Я четко
