нельзя сказать, что мы друг друга ненавидим, – продолжает Лео. Сжимая руль обеими руками, Стефани неотрывно смотрит на дорогу, и от этого Лео немножко легче. Когда говоришь о таких вещах, как любовь, глядеть кому-то в глаза просто невыносимо. – То есть я вовсе его не ненавижу. Он мой друг и… Возможно, больше чем друг, но не в романтическом смысле.
– Я мало что знаю, – говорит Стефани. – Нина со мной на эти темы не общалась, но, кажется, Ист прекрасно подходил ей как парень, так что, уверена, и друг он тоже замечательный.
– Ты не понимаешь. Думаю… – Умолкнув, Лео считает проносящиеся мимо пальмы. Солнечные лучи отражаются от поверхности океана, и Лео вспоминает зеркальный диско-шар, вспоминает вечеринку на роллердроме, звучащую песню и потную ладонь Иста, которую она крепко сжимала в своей ладони. – Думаю, я люблю Иста, – признается она после десятой пальмы. – Мы оба были там… – она тяжело сглатывает, – в ту ночь. Он единственный знает, каково это. А если еще вдобавок учесть, что мы оба любим одного и того же человека, все становится совсем сложно. Но у меня к нему не любовная любовь. Я любила, то есть люблю Нину, и он тоже ее любит. Все эти чувства должны иметь какое-то выражение, и, возможно, раз Нины теперь нет с нами, мы просто разделяем их между собой, а не отдаем ей. Я имею в виду, любовь ведь не улетучивается после того, как человек покидает этот мир, так? – Стефани молчит, и тогда Лео поворачивает голову и видит, что Стефани вытирает глаза под солнцезащитными очками. – Черт. А беременным можно плакать?
– По-моему, только это беременным и можно – грустно, с полувсхлипом смеется Стефани. – И знаешь, твоя точка зрения просто прекрасна, Ли. Серьезно.
– Ладно. Только, пожалуйста, не начинай рожать, пока рядом нет никого, кроме меня. Дождись хотя бы моего отца или какого-нибудь медика, – просит Лео.
– До родов еще далеко, – заверяет Стефани. – Но я тебя услышала.
Комод выглядит пыльным и обшарпанным, как будто лет двадцать простоял в гараже, однако и Стефани, и антиквар в экстазе обсуждают палисандровое дерево, литые ручки и сквозные шипы. Лео вежливо улыбается и очень надеется, что, став взрослой, не будет вести себя так нелепо.
– Я уже вижу, какая красота получится, когда я приведу его в порядок! – Стефани хлопает в ладоши, затем кладет ладонь на живот. Ее взгляд полон нежности. – Он пойдет в детскую, так что это совершенно особенная вещь.
Лео разглядывает комод. Она бы и близко не подпустила ребенка к этой грязной развалине, однако сегодня от нее требуется только физическая сила. Вдвоем с антикваром они – «раз-два-взяли!» – грузят комод в багажник паркетного джипа, Стефани стоит неподалеку и поддерживает их фразами, полезными скорее в теории, чем на практике.
– Гас, спасибо вам огромное, – благодарит она антиквара, который утирает взмокший лоб и, судя по виду, мечтает о таблетке от головной боли.
На улице неожиданно стало жарко, и Лео уже предвкушает, как врубит в машине кондиционер и насладится диетической колой, припасенной с ланча. Именно это она и делает – во всяком случае, в первые полчаса.
Автомобиль сворачивает на Пятое шоссе, Стефани безмятежно мурлычет себе под нос, подпевая
