они поют об уходящем времени, потерявшихся людях и просьбе не спешить…
Мэдисон что-то говорит, но сейчас она где-то далеко-далеко. Лео закрывает глаза, отгораживаясь от света и звука, прижимает ладони к стене, обитой мягкой тканью, и ощущает теплый бриз, врывающийся через открытые окна машины. В воздухе пахнет эвкалиптом, автомобильным выхлопом и хлоркой, ветер треплет Нинины кудри, так что ей приходится их придерживать, и Лео тянется к сестре, чтобы коснуться ее волос, почувствовать близость сестры в этом воспоминании, в этом моменте.
Лео смутно соображает, что Мэдисон придерживает ее за талию; чей-то голос бормочет: «Да понял я, Мэдс, понял», и Лео это мешает, потому что сейчас она разговаривает с Истом, и он смотрит на нее, а потом переводит взгляд на дорогу и смеется от того, что Нина сует ему под нос воображаемый микрофон, Нина жива, и сердца всех троих бьются в едином ритме. Сердце Лео стучит быстро-быстро, прямо колотится.
– Лео!
Она открывает глаза. Ист стоит перед ней, он уже не за рулем, хотя Лео до сих пор ощущает внутри вибрацию басов, до сих пор слышит звонкий смех сестры.
– Ист, – шепчет она, пугаясь собственного дрожащего голоса. – Ист, я ее вижу… – Мэдисон убирает руку и удаляется, оставив Лео и Иста посреди катка – наедине, в окружении незнакомцев. – Мы пели эту песню, – продолжает она и тянется руками к Нине, но перехватывает их Ист.
– Пели, – кивает он. Его глаза сияют – ярко, слишком ярко, и Лео задается вопросом, причиной тому диско-шар или что-то другое. – И были вместе, все трое.
– Мы были по-настоящему счастливы… – Лео улыбается, но ее щеки и губы мокры от слез. Она не слышит ничего, кроме песни. Она вдыхает аромат Нининых духов, чувствует, как ветер взлохмачивает ей волосы, видит мигающие красные огни. Острота ощущений невыносима, и Лео понимает, что вот-вот сорвется.
– Это нормально – все помнить, – говорит Ист, но теперь и его голос дрожит, в широко распахнутых глазах плещется смятение. – Лео, это нормально.
Лео трясет головой. Она словно пробудилась ото сна, ласкающая сокровенность воспоминаний тает, оставляя за собой лишь несколько скупых кадров – коротких сцен, которые не понять тому, кого не было рядом.
А Ист был. Он рядом и сейчас. Лео крепче сжимает его ладонь, стискивает железной хваткой, чтобы он остался с ней, чтобы не отпускал от себя, чтобы не дал ей исчезнуть.
– Может, выйдем на улицу? – предлагает он. – Подышишь воздухом, а?
– Нет. Я должна слушать, – противится Лео, и музыка вихрем проносится мимо обоих, точно потерявший управление автомобиль – нечто такое, чего ни одному, ни другой не остановить.
– Хорошо, хорошо, – говорит Ист. Он подзывает Мэдисон, отдает ей камеру – Мэдисон молча ее забирает, – берет Лео за руку и ведет к середине площадки.
Лео все еще плачет и сознает это, но ей все равно. Ист не позволит ей потеряться. Его ладонь теплая и влажная, и он держит ее так крепко, что Лео чувствует биение его пульса и тоже крепко-крепко вцепляется
