у меня на глаза навернулись слезы. Тоска острым концом ударила мне в сердце. Я отошла к двери, вскинув голову и пытаясь сдержать чувства, которые охотно рвались наружу. Я должна была пожертвовать собой ради мистера Беверли, ради его счастья и безопасности я обязана переступить через свою любовь. Я готова мучиться целую жизнь, страдать и быть одинокой, но знать, что Лиан жив и здоров….
Теперь нужно было осуществить вторую часть нашего плана. Быстрыми шагами мы прошли на первый этаж, отыскали камеру Тангюль. Теперь, когда оставались считанные минуты, Паскуаль, всегда такой спокойный и ответственный, тоже заволновался. Вдобавок, у него засочилась рана и через белую ткань стали пробиваться красные пятна. Несмотря на головную боль и волнения, мальчик почти без шума смог открыть дверь.
– Выходите! – прошептала я, прислонившись к стене. На мои слова не последовало ответа, но в проеме показалась голова турчанки. Она и вправду была экзотической внешности: черные глаза, наполненные блеском, будто вываливались из орбит, две толстые косы, размером в детскую руку, ниспадали до пояса. Тонкая ткань платья, пошитого на восточный манер, едва скрывала прелести ее фигуры: высокие груди были налиты, белоснежные бедра с розовым отливом игриво покачивались.
Тангюль окинула нас подозрительным взглядом, только потом вышла: – Кто вы? Что вам нужно? – девушка злобно метала свой змеиный взгляд то в одну сторону, то в другую. Я понимала, как мы нелепо выглядим: я, в промокшем платье и с растрепанными волосами, Паскуаль с разбитой головой, Лиан, чья одежда была запылена тюремной пылью.
– Послушай, Тангюль Ханым, мы пришли, чтобы спасти тебя. Ты можешь довериться нам, – я старалась говорить ласково и дружелюбно, но холодность этой надменной турчанки не уменьшалась: – Почему я должна вам верить? Какие-то три незнакомца без труда и шума открывают дверь в мою камеру, потом, не называя своих имен и фамилий, говорят, что хотят помочь мне бежать. Не одна здравомыслящая женщина не поверит вам, а особенно, мусульманка. Мой народ слишком хорошо разбирается в людях, чтобы отличить ложь от правды, – я стала терять терпенье: – Уважаемая Тангюль, а ты сама подумай, зачем нам тебя обманывать! Или же ты считаешь, что мы, как ты выразилась, три незнакомца, будем рисковать собой ради забавы?! Значит так, на дискуссии у нас нет времени! Решай, либо ты идешь с нами, и тебе больше никто не указывает, ты вольна делать то, что захочешь, уезжать туда, куда захочешь, либо оставайся в темнице со своими глупыми подозрениями и жди, когда тебе отправят на родине в облике рабыни, – турчанка стала беспокойно теребить волосы. Я видела, что ее уверенность сейчас находится между осторожностью и риском. Но упоминание о том, что ее ожидает скорое рабство, сделало свое дело.
Мусульманка согласно кивнула, и вслед за нами, царственно, подобно королеве, пошла по пыльному полу. Теперь в воздухе веяла напряженная тишина, все, от меня
