пьют лишь от осознания того, что вскоре попрощаются с теми, кто рядом, или с собственной жизнью. Они скорбят», – я была уверена в этом, пока не увидела, как стреляют пробки; как шпионы рисуют друг другу усы из пены от пива; как играют в карты, обмоченные в вине. Бутылки открываются каждый день, одна за другой, и шпионы пьют не так, как раньше – не чокаясь, а на брудершафт.
Они больше не скорбят, а веселятся. А когда им весело – до работы нет никакого дела.
За долгие годы службы, Пэйон научился оправдывать пьянство и безделье. Он приносит свои оправдания предводительнице братства, на что та закатывает глаза. Для нее слова Пэйона давно не убедительны. Они ее раздражают. Ее злит легкомыслие Пэйона, но она не может сделать ничего, кроме того, чтобы просто смириться с ним.
Легкомыслие Пэйона прослеживается даже в его манере одеваться. Пунцовая рубашка испачкана мокрыми пятнами. Ткань не выглажена, а пуговицы расстёгнуты так, что мускулистая грудь обнажена до середины. Никогда не видела его без черного плаща длиной до самого колена, с закатанными рукавами и массивным капюшоном. Сейчас капюшон бесформенно свисает с широких плеч, но при необходимости выйти на улицу Пэйон тут же натягивает его на темно-каштановую бурю на голове. Цвет его волос придает неопрятной укладке особую утонченность.
Ещё одна изысканная черта во внешности Пэйона – его крахмальная кожа. Жители Фенрии, в большинстве своем, обласканы лучами неугасаемого солнца или смуглые от рождения, как я. А тон кожи Пэйона является эталоном красоты, достижимым лишь столичным вельможам. У Пэйона нет титула, и всё-таки его кожа безупречна. И даже шрамы на щеках ничуть не портят его красоты. Да, Пэйон красив. Красив даже тогда, когда глаза собираются в кучку от излишества выпитого алкоголя.
Все перечисленные изъяны в его внешнем виде хоть и незначительны, но совершенно точно указывают на его «юношеское» разгильдяйство. Вот только Пэйон давно вырос. Ему тридцать семь лет. Для этого возраста разгильдяйство и любовь к веселью, – в самых различных его проявлениях, – неприемлемы. Неприемлемы и для высокопоставленного лица, которым он является.
Однако я догадываюсь, что Пэйону плевать.
Я иду за ним и веянием непринужденной грации, чрезмерного самолюбия и обманутых надежд. Нарциссы. Их чарующий аромат не перебьет даже терпкое вино.
Прохожу в тесное помещение – кладовую. И снова Пэйон оказывается непозволительно близко ко мне. Внезапно букет одеколона из приятного сладостного становится тошнотворно приторным.
– Я сказал: «подарок»? Это, скорее, награда за твою победу, – тихо проговаривает он.
– Я не рассчитывала на награду. Да и принимать ее кажется неправильным. Я ведь проиграла в дуэли колкостей. – Глупо было начинать эту перепалку. Я хотела уколоть Пэн, а по итогу сама нарвалась на залп наточенных копий, устремленных в самую душу.
По какой-то необъяснимой причине
