Он понял: Таня от него ушла и забрала сына. Дверь в «нору» оказалась распахнутой настежь. Валентин вошел, включил свет и замер, не в силах впустить в сознание представшую перед ним картину: на фанерной основе вместо уникального пластилинового макета красовался бесформенный пестрый ком с торчащими из него там-сям проволочками многочисленных каркасов.
Десять лет жизни Валентина Квашнина, десять лет научных изысканий и кропотливого труда были безжалостно смяты и валялись перед ним грязной уродливой глыбой.
Валентин опустился на стул, прижал ладони к лицу и зарыдал.
Уже стемнело, когда он очнулся.
Странный покой охватил его. Словно внутри все застыло, оцепенело. Все, кроме сердца, в котором билась одна живая жилка. Одна очень тонкая, но полнокровная частица Валентина в ритме пульса выстукивала короткое слово «сын».
Избегая взглянуть на останки макета, Валентин погасил в «норе» свет и плотно закрыл дверь с чувством, будто похоронил за нею всю свою прошлую жизнь.
Записку, написанную почему-то красным карандашом, он обнаружил на кухонном столе: «Я ненавижу тебя! Я подала на развод. Сына я забираю, чтобы не вырос квашней, как ты. Квартиру разделим потом. Я пока поживу у мамы». Похоже, карандаш, сломался: в конце вместо точки – красные крошки, словно капельки крови.
«Пишет так, как будто ребенка у нее нет – я, я, я», – вздохнул Валентин и набрал в смартфоне поиск: «расписание электричек». Ближайшая в сторону Морокино уходила через час.
Надо предупредить на работе. Димку нельзя вести в детсад, Таня опять его украдет… Вера! Она поможет.
Валентин набрал номер Перовой.
– Это Квашнин. Извини, что поздно.
– Ничего, я не сплю.
– Мне нужно срочно уехать. Прикрой перед директором. Пожалуйста.
– Надолго?
– Не знаю. Таня от меня ушла. И сына увезла, надо его забрать. Это не далеко, но… Я потом не смогу его ни в сад отвести, ни дома одного оставить. Поможешь?
– Конечно!
– Спасибо.
– Позвони, когда вы с Димой вернетесь.
– Да. Прости меня, я виноват…
– Ничего не говори. Завтра, Валя. Мы обо всем поговорим с тобой завтра.
Последняя электричка уходила почти пустой.
Валентин привалился плечом к темному окну, в котором отражался грязный вагон с обшарпанными деревянными лавками, и закрыл глаза.
В архиве о женитьбе Квашнина узнали случайно от кадровички, вносившей в личное дело Валентина изменение семейного положения.
Женщины поздравили единственного коллегу-мужчину чаепитием с тортом. Вера произнесла вежливые слова о долгой совместной жизни и смерти супругов в один день. Легкость общения между ними куда-то пропала. Валентин отчего-то стыдился Веры, словно предал друга. Хотел даже стол переставить, чтобы не видеть ее, но получил новую должность и перебрался
