они только искусны.
72. – Знание и техника с самого начала устремились по двум путям; один имел целью прямое преображение человека, другой – преображение внешней природы, осуществимое только силами преображенного человека. Таким образом, на обоих путях человеку было предопределено обезличение, там как самоцель, здесь как средство. Человек подлежал той же обработке, какой он сам подвергает природные тела: все личное, чем один отличается от всех, должно быть погашено в нем, чтобы свободно могла проявляться родовая сущность. И культура пошла по этим двум путям: естественно-научное знание и естественно-научная техника воспитывают человека как орудие для внешней цели, педагогика, право, мораль и весь строй общественной жизни воспитывают его непосредственно в нем самом.
73. – Естественно-научное знание призвано, конечно, стать некогда главнейшим воспитательным средством; но до сих пор наука в чистом виде еще слабо воздействует на человечество. Зато она обильно вливается в народную массу чрез посредство законов и учреждений, особенно же чрез труд и технику, кристаллизуясь в производстве, и могущественно воспитывает людей мириадами троякобезличных вещей, потому что созданных обезличенным трудом из обезличенного вещества на вкус безличного потребителя. Главным же наставником человека все еще остается физический труд, неизбежный для большинства. Без обезличения труд невозможен: и по мере того как наука сама в себе, бесцельно и бескорыстно, вырабатывает наилучшие приемы обезличения, – техника перенимает их у нее и тем совершенствуется. Полное насыщение техники научностью достигнуто наконец в машине, которая и есть совершеннейшее из внешних орудий культуры; она обезличивает трудящегося безошибочно и до конца.
74. – Но всех объемлет без исключения и каждого воспитывает поминутно от рождения до смерти та многообразная система, которая имеет своим предметом прямое воспитание человека. Уже первоначальное, целостное обезличение веры таило в себе начатки раздельных человеческих отвлечений, зародыши права, педагогики и морали; и разрастаясь, обособляясь во времени, эти специальные органы еще тысячелетия оставались укорененными в религии, то есть в целостном образе совершенства. Они были им порождены в человеческой воле как орудия его осуществления, и только в строгом подчинении ему был залог их верного действия. Но отвлечение и здесь, как всюду, перерождало самую ткань; оно быстро ширилось и очерчивало свою сферу, одновременно дробясь внутри себя и тем дробя жизнь, пока педагогика, и мораль, и право не оторвались от своего общего корня и не зажили самостоятельной жизнью. С тех пор они сделались язвами на теле человечества. Самодовольные, бесцельножадные, они разрастаются неудержимо и без конца дробятся внутри себя. И так как содержание в них иссякло, – тот живой поток воли, которым питал их образ совершенства, – а остался только самодовлеющий метод, отвлечение как цель в себе, то они
