на оружие, его приказали унести и позвали барда. Я подошла к Геланору и прошептала:
– Неужели ты покинул нас?
В его глазах мелькнула улыбка, и он ответил:
– Никогда, моя девочка, я тебя не покину. Я всегда готов защитить тебя от врагов.
Поскольку никакие враги не беспокоили меня после истории с попыткой отравления, то я видела его очень редко.
– Не смей оставаться в Микенах, ты должен вернуться в Спарту с нами! – вдруг приказала я.
Теперь улыбка коснулась его губ.
– Я повинуюсь, моя царица.
Он рассмеялся.
– Агамемнон платит не очень щедро. К тому же он не собирается воплощать ни одну из моих идей. Они требуют денег, а этот человек скуповат.
Бард с лирой в руках стоял в зале, дожидаясь, пока гости затихнут. Его глаза были закрыты. На улице поднялся сильный ветер, он порывами набрасывался на стены дворца. В очаг подбросили еще дров, но все равно холод пробирался в зал сквозь щели между камнями.
– Спой про поход аргонавтов, про Ясона и золотое руно, – попросил кто-то.
– Мы слышали сто раз про аргонавтов, – возразил Церкион. – Нет, давай про Геракла и гидру!
– Надоело! – пронеслось среди гостей.
– Лучше про Персея! Он основал Микены, про него и петь.
– Да, про Персея и Медузу!
– Нет! – возразил Агамемнон. – Пусть споет про Приама и про то, как он требует вернуть ему Гесиону!
Бард грустно посмотрел на Агамемнона:
– Я не знаю такой песни, господин.
– Так сочини! Или муза прогневалась на тебя?
– Господин, у этой истории нет конца. По законам эпической поэзии она не годится для песни.
– Так давайте придумаем конец, всемогущие боги! – взревел Агамемнон. – И ты споешь нам по этим своим законам!
Огонь почти совсем погас, но никто не подбросил дров, чтобы поддержать его. Ветер бушевал за стенами, гостям хотелось одного – поскорее добраться до своих постелей, укрыться теплыми шкурами, закутаться в мягкий мех и уснуть.
Нам с Менелаем выделили лучшие из комнат для гостей – те самые, в которых мы провели первую брачную ночь. Оказаться здесь снова, после всего, что было пережито за эти годы… Но, по правде говоря, это не очень тревожило меня. Я так хотела спать, что у меня глаза слипались.
Менелай застонал – он всегда так делал, чтобы показать, как устал. Он снял меховой плащ с плеч, но на них давила тяжесть куда бóльшая.
Он стоял ссутулившись. Я никогда не замечала за ним этого раньше – больше он не держался прямо, как молодой ретивый воин Церкион. Менелай постарел, его подточило время, не война.
Его сутулость была дорога мне. Не его сила, а его слабость вызывала у меня нежность. Я стояла рядом с ним и чувствовала жалость.
Бедный Менелай! Я должна о нем заботиться.
Мы обнялись, легли рядом. Мой друг, мой муж, я ощущала его тепло. А дальше все было
