глотку.
Прямо за «яблочко».
Но уже завтра… подпевайте…
Будет все круто!
Козлов за-амочим!
Зал «Какаду» зашелся в экстазе. Грудастая особа в майке с надписью «Отъебись!» запищала так, что Валера зажал уши ладонями.
– Дай все-таки вату… – попросил Любу.
– Сейчас, милый.
4.
Ночь с Любушкой ошеломила. Реально друг по другу истосковались.
Кот Мурзик удалился на кухню. Деликатно безмолвствовал.
Потом Валера курил у окна.
– Не вижу я себя в этом «Какаду», Люба.
– Понимаю. Там какие-то гопники.
– Может, меня куда-нибудь пристроишь к себе, в ветеринарную службу?
– Делать котам кастрацию?
– Что в этом я понимаю? – Валера автоматически прикрыл ладонью свое достоинство.
– Ты вовсе не обязательно должен лезть на рожон супротив президента. Работай на антитезе. Хвали! Или вообще обойди эту тему.
– Меня освистают. Закидают яйцами.
Люба вскочила с кровати. В лунном свете ее стареющее тело казалось совсем юным. Вырвала у него сигарету. Швырнула в форточку.
– Ты хотя бы попробуй!
В зал заглянул Мурзик. Сел в раскоряку. Стал вылизываться.
– Таблетки подошли, – усмехнулся Махов. – Не был бы он только на сцене вяловат.
На следующем шоу в «Какаду» все было то же самое. Парень, косящий под прибалта, размахивая руками в рубашке с длинными манжетами, проклинал Абрамкина. Девушка в майке с озорной надписью «Отъебись!» пела о том, как она хочет помочиться на Мавзолее.
Потом вышел Валерик с Мурзиком.
Кота посадил на высокий табурет. Сам стал позади.
И тут котяра стал, широко развевая рот, читать Константина Симонова:
Жди меня, и я вернусь.
Только очень жди.
Жди, когда наводят грусть
Желтые дожди.
Публика засвистала и затопала ногами. Всем хотелось испытывать лютую ненависть к вертикали, а тут какой-то балабол котяра.
– Вон со сцены! – вскочила грудастая девица с матерной лапидарной надписью на майке. Зачем вздернула футболку, показав народу изумительной формы бюст.
Почему-то именно грудь с кофейными сосками всех угомонила.
– Пусть еще чего-нибудь почитает! – крикнул очкастый барабанщик панк-группы «Мошонка русского носорога». – Надо передохнуть от Кремлевских гоблинов.
– Верно! – встала во весь свой крохотный рост ветеринар Любушка, от переживаний лицо ее пошло багровыми пятнами. – На антитезе.
– Ага! Пусть! – согласился народ.
И Валера, через кота, читал стихи Булата Окуджавы «Возьмемся за руки, друзья», Роберта Рождественского «Надежда», даже кой-чего из поэмы «Василий Теркин» Александра Твардовского, о переправе.
Люд затих. Раздалось
