обнесли дощатым забором… Один вход был со стороны Исторического музея, другой с Никольской улицы… Туалет находился на первом этаже, это был деревянный сортир в три очка…
Ордера на столь «центровую» жилплощадь выдавались только «классово устойчивому элементу», в основном рабочим. Но все равно жизнь в соборе протекала под неусыпным контролем Лубянки. Во время парада или демонстрации в каждой комнате сидел у окна их сотрудник, а еще один – на чердаке. Помню, один раз на майские праздники такая духота была, что энкавэдэшник наверху в обморок свалился. Мы, жильцы, хотели было ему помочь, а он нас не впустил – ждал, покуда свои заберут. Накануне каждого мероприятия с нас слово брали: будем дома или уедем. И ни разу никто не ослушался. Бывало, если раньше вернешься – демонстрация еще не кончилась, идешь себе на бульвар гулять или еще куда-нибудь…»
Но наряду с бытовыми неудобствами были и преимущества, о которых многие советские люди тогда мечтали: жильцы собора могли из своих окон видеть парады и демонстрации и – главное – Сталина.
«Мы, жильцы, – вспоминает та же женщина, – Сталина из окна высматривали – все ждали, когда на трибуну выйдет. А если колонна демонстрантов шла мимо Мавзолея, когда на нем товарища Сталина не было, люди потом очень сокрушались, даже в истериках бились».
Корреспондент газеты, в которой было опубликовано это интервью, спросил, испытывали ли жильцы чувство стеснения или неловкости не из-за бытовых неудобств, а из-за того, что жили в храме. «Нет, – получил он ответ. – Мне было двадцать лет, но и моя свекровь, и люди более старшего возраста об этом не думали. Наверное, время было другое».
Реставрация Казанского собора остановилась, так как в действительности в Моссовете уже было принято решение о его сносе. Превращение его в жилой дом было временным мероприятием, вызванным недостатком жилья в столице.
В конце 1920 – начале 1930-х годов развернулась массовая общегосударственная кампания по прекращению реставрационных работ и сносу церквей. Кампания имела идеологическую основу и сопровождалась шумной агитационной пропагандой: «разоблачали» церковь и попов, «разоблачали» и ученых-реставраторов. «Они, – писал о реставраторах журнал “За коммунистическое просвещение”, – надували советскую власть всеми средствами и путями. Создав вокруг себя “верное” окружение, они и чувствовали себя в ЦГРМ (Центральных государственных реставрационных мастерских. – В. М.), как за монастырской стеной. Советская лояльность была для них маской. Они верили, что советская власть скоро падет, они ждали с нетерпением ее падения, а пока старались использовать свое положение… Они всегда говорили с пафосом о чистой науке, о чистом искусстве. Они жаловались на то, что при старом, при царско-поповском строе церковь мешала развернуть по-настоящему научно-исследовательскую работу по древнерусскому искусству. Они были всегда столь возвышенными идеалистами – людьми-бессребрениками! А когда пролетарская власть предоставила им возможность
