вида. Отдельные же, непродолжительные периоды, когда формы искусства и творчества обретали нравственное и гуманистическое направление, равно как и любые другие попытки извлечения вида из базисного животного состояния, были и остаются крайне невыгодными для узкого круга особей, управляющих обществом. Пользуясь терминологией этого же социума, на планете изначально и неизменно существует феодальная модель общественного устройства, поскольку представителям узкого доминирующего круга значительно проще управлять безнравственным и малообразованным населением» – закончил капитан и чувствуя его расположенность к беседе, юнга продолжил заданную тему:
«Однако случаются у них и образцы созидательного, гуманистического искусства, равно как и примеры большой мысли, устремлённой к духовному росту…» – телепатически поделился он с собеседником визуальным и акустическим рядом, состоявшим из наиболее известных земных образцов звуковой, изобразительной и словесной культуры. Беседа их, в отличие от привычных для нас с вами форм и градуса эмоциональности, не являлась ни спором, ни даже дискуссией: ни один из них не пытался ни оправдывать, ни критиковать предмет текущего обсуждения. Культура диалога, как бы нам с вами это ни показалось странным, вовсе не обязана содержать в себе неприязнь к собеседнику либо категорическое отрицание иной точки зрения. И пробежавшись по массиву предоставленной ему информации, капитан несколько задумчиво резюмировал:
«Это – правда. Как правда и другое: а именно то, что даже самые возвышающие формы творчества, полёт мысли и спорадически проявляющаяся тяга к созиданию и осмысленному существованию вида – так и не сделали человечество по-настоящему развитым в нравственном смысле этого слова. А нравственность, как мы с вами хорошо знаем, и есть подлинный и самый важный показатель разумности живого существа»
***
Судья Виктор Буренко небрежно шлёпнул папку с документами на стол и скрипя креслом полез в сейф, где его ждал спасительный шкалик «Абсолютизма». Вчерашний сабантуй у замглавы прокуратуры аукался теперь сушняком, мешками под глазами и отвратительным настроением, поправить которое ему, как назло, в ближайшее время так и не удастся: в дверь – крайне несвоевременно постучались. Это оказалось даже тягостнее, чем девятая шуба стервы-жены, из-за которой перед ним замаячила перспектива строительства теперь ещё и специального шубохранилища, а также мудака-пешехода, сбитого им по утру и помявшего крыло почти нового «Лэнд Крейсера», во время проезда оживлённого перекрёстка на жёлтый свет. Тачку теперь предстоит отгонять в ремонт, презрительно тыча в нос очередному плебею-механику служебным удостоверением.
Крякнув от возмущения, Буренко прорычал что-то нечленораздельное показавшейся в дверном проёме физиономии сержанта миграционной службы и тот вошёл в кабинет, пригласив за собой какого-то взъерошенного типа.
«Что
