шению к младшим или начинающим коллегам. Я безошибочно определяю подобного рода интонации. В конце концов, он уже мой четвертый лечащий врач по счету за пять лет, проведенные в коме. На этот раз по совместительству еще и главный врач элитной больницы города Москвы, в которой я имею честь прозябать свою никчемную полу-жизнь.
– Да, конечно, – слегка заискивающе отвечает молодой доктор, судя по голосу, лет тридцати – тридцати пяти. Он появился в больнице всего пару месяцев назад, и никто еще ни разу не упомянул его точный возраст. – Вчера родственники подписали последний документ. Можно начинать процедуру.
Старший врач лишь хмыкает в ответ. Приняв это как руководство к действию, юный коллега продолжает:
– После того, как будет официально зафиксирован момент смерти, тело доставят в крематорий.
– Хорошо, – коротко отвечает Дмитрий Петрович.
– Давно пора было сделать это. Не понимаю, зачем родители так долго тянули. Сразу же было ясно, что случай безнадежный…
– Евгений, у Вас есть дети? – с растущим раздражением в голосе прерывает его старший врач.
– Нет. Честно говоря, мы с подругой считаем, что пока рано. Знаете ли, хочется немного пожить для себя и…
– Тогда не говорите о том, чего не знаете, – строго и с нескрываемым презрением обрывает его Дмитрий Петрович.
– Я просто…, – начинает смущенно молодой доктор.
– Просто делайте свою работу.
На этом их диалог заканчивается. Но даже по воцарившемуся молчанию я чувствую сконфуженность Евгения.
«Какой идиот, этот молодой врач», – думаю я про себя. Но, по правде говоря, мне все равно. Важно лишь то, что родители наконец-то решились на этот неизбежный шаг. После того, как потратили на абсолютно бессмысленное лечение полученную «страховку» от Корпорации Антакарана, все свои сбережения и залезли в долги. Глупая и никому ненужная трата денег.
Первые два года я еще пыталась на что-то надеяться: отчаянно боролась со своим непослушным телом, яростно посылая сигналы в разные его части; отслеживала мировые события по телевизору в палате и занималась умственной деятельностью, используя «шестое чувство», «подаренное» мне Сердцем Антакараны. Но постепенно это стало невыносимым: постоянно слушать о себе в третьем лице различные пошлости и грубости медперсонала, рыдания матери, заблуждения врачей по поводу смерти моего головного мозга. Не иметь возможности не то что самостоятельно поесть, попить или справить нужду, а даже просто вдохнуть воздух или пошевелить хоть одно мышцей! И все чувства, стремления, надежды переросли сначала в апатию, а затем и в черную всепоглощающую ненависть ко всему окружающему и к себе, в первую очередь. Во мне не осталось ничего человеческого. Жизнь, на которую меня обрекла Корпорация Антакарана, Алекс, а затем и собственные родители не сравнится ни с одним из известных разным культурам и религиям адом. Поэтому смерть – это мое единственное желание. И, наконец-то, меня отпустят. Сегодня. Сейчас.
– Позовите остальных, коллега, – дает распоряжение лечащий врач после тщательного осмотра. – Давайте поскорее покончим с этим.
Евгений исчезает в коридоре и, спустя некоторое время, возвращается обратно с тремя людьми. Саму процедуру отключения аппарата искусственной вентиляции легких, извлечения всяческих трубочек и катетеров, питающих мое тело жидкостью, пищей и лекарствами и выводящими их же в переработанном виде, будет проводить толстушка Анна. Она грузная, завистливая и самая скандальная медсестра в больнице. Мне неприятно, что именно от ее руки я уйду на тот свет. Было бы куда лучше, если бы сегодня дежурила Леночка. Молодая сиделка была единственной, кто хоть как-то сочувствовал мне. Она иногда приносила живые цветы в палату, делилась со мной личными проблемами и в целом казалась добрым, хотя и недалеким, человеком.
Но, по большому счету, даже это не играет особой роли. Толстушка Анна исполнит сегодня мою мечту. Удивительно, но я взволнована. Я предполагала, что буду испытывать только огромное облегчение, мечтая об этом моменте все последние годы. Но сейчас все-таки немного страшно. Если на том свете есть загробная жизнь, то с чем мне придется столкнуться через несколько минут? Если действительно существует Бог, веру в которого я окончательно потеряла три года назад, то что я ему скажу? У меня слишком много претензий…
Умирать страшно. Всегда, вне зависимости от возраста и положения. Даже если жизнь больше не принадлежит тебе и зависит от кучки людей и приборов.
На секунду я задумываюсь, не помолиться ли перед уходом. Но это будет слишком лицемерно, поэтому отбрасываю эту идею и просто жду.
Врачи что-то обсуждают между собой, решают организационные моменты. Кто-то спрашивает:
– Неужели родители девушки не хотят попрощаться с дочерью перед отключением
