style="font-size:15px;"> Обозначенные Лазаревым полчаса почти истекли и я, оглядев наш просторный и уютный кабинет напоследок, сжала кулаки и зажмурилась, чтобы собраться с силами перед предстоящим тяжелым разговором. Хоть бы не расплакаться в его присутствии и не выглядеть еще более жалко, чем чувствовала себя в этот момент!
В кабинет Деспота плелась, как на каторгу, оттягивая момент неизбежного увольнения. Поправила очки на переносице и убрала за уши, выбившиеся из строгой прически темные пряди. Эх, была не была. Нужно решиться, пересилить собственный страх и пережить напоследок еще пять минут позора.
– Входите, Ева Сергеевна, – пробормотал Деспот, когда я неуверенно постучала в дверь его кабинета и принялась в нерешительности топтаться на пороге.
Хорошо хоть ругаться с ходу не стал. Значит, все-таки есть в нем какие-то управленческие знания о том, что нельзя отчитывать сотрудников при посторонних. Уверена, Зеленая уже настроила все свои локаторы, чтобы передать историю о моем увольнении из уст в уста как мифы и легенды о героях Древней Греции.
– Не стойте, присаживайтесь, – снисходительно кивнул Лазарев на кресло перед собой.
Глянув на него, сидящего за огромным столом, со сведенными перед собой кончиками пальцев, растеряла всю заранее заготовленную уверенность и смелость, которых и так было маловато для противостояния со столь серьезным противником. Вместо мыслей о каких-то словах, которые могла бы сказать, чтобы в последний момент изменить ситуацию в свою пользу, в голове возник вопрос, почему рукава его рубашки, будучи теперь раскатанными, не помялись? Это ткань такая? Или он рубашку успел переодеть?
– Когда отец просил меня поработать какое-то время в его бюро, он рекомендовал присмотреться к вашей скромной персоне, – начал Денис Станиславович, пока я, поправив полы длинной юбки, усаживалась на краешек кресла напротив него. – Он характеризовал вас как одну из самых компетентных сотрудниц S&L, говорил о том, что в вас есть большой потенциал.
Да уж. Всё ясно. Сейчас начнет разговор о неоправданном доверии и несоответствии его мнения отцовскому. Видимо для того, чтобы я чувствовала себя еще подавленней и никчемней, чем сейчас, если это вообще возможно.
Ладони вспотели. Старалась поменьше ерзать в кресле, чтобы ненароком не выдать своего волнения, от которого сердце в груди непрерывно совершало кульбиты.
Опустила глаза на собственные руки, принявшись от разыгравшихся нервов царапать заусенец на большом пальце. В горле встал неприятный комок. Вряд ли смогла бы произнести что-то вразумительное в ответ. Хотелось просто закончить с этим неприятным разговором поскорее и уйти. Но вместо этого, всеми силами стараясь не выдать досады, грусти, и собственного страха перед ним, продолжала слушать:
– Я, конечно, предпочел бы перевести в бюро собственного личного помощника из адвокатского кабинета, но она совершенно некстати собралась уйти
