не спешил узнать как у нее дела, и хранительница испугалась, что с Иннокентием что-то не то. Вера вернулась обратно и увидела, что психиатр свернулся на полу, притянув руками ноги к груди. Иннокентий выглядел так словно переживал приступ сильной боли.
Патологоанатом сидел рядом.
– Что вы там видели, Вера? – заговорил Михаил Петрович.
– Лилю… – Вера поперхнулась. – Его жену…
– Это очень плохо, Верочка, – нахмурился патологоанатом. – Теперь мы Иннокентия надолго потеряем.
Вера отпрянула и нечаянно задела ногой свободную кушетку. Мебель громко сдвинулась с места.
– Он не покинет нас в физическом смысле, – взглянул на нее профессор. – Иннокентий очень тяжело переживает столкновение со своим прошлым. Вы, быть может, слышали, что его сюда приняла прошлая Вера? Она превратила его душевную боль в физическую. Потому, что ее проще заглушить. Именно это с ним сейчас и творится!
– Черт! – Вера прижала руку ко рту.
– Насколько я понял, вас заинтриговали его тайны, – сказал профессор. – В некоторых вещах любопытство, ей богу, ни к чему! Теперь понадобится много обезболивающего и, пожалуй, снотворное.
Вера рванулась было, но патологоанатом остановил ее жестом.
– Лекарства я введу сам. Подготовьте свободную койку.
Михаил Петрович и Вера уложили психиатра в одиночной палате для инфекционных больных. Тем временем на шум сбежались проснувшиеся медсестры.
Путешествие в память Иннокентия заняло не больше пятнадцати минут. Хранители просто смотрели в глаза друг другу все то время пока патологоанатом добежал до реанимации и отыскал очки. Все прочие все это время спали.
Михаил Петрович и сейчас приказал им идти по кроватям. Патологоанатом уложил Иннокентия, Вера тем временем принесла все необходимое для лечения, засучила психиатру рукав и ужаснулась. Предплечье было изрезано шрамами, она попробовала другую руку – то же самое. Вены ему похоже зашили.
Михаил Петрович взглянул на Веру с осуждением. Словно она и сама должна была понимать. Вера перевела дыхание, стараясь совладать со стучавшим в висках пульсом.
Патологоанатом тем временем стянул с ноги больного ботинок, снял носок, обработал кожу и с легкостью установил катетер в вену ступни. Вскоре Иннокентий уже получил лекарство, его поза стала более расслабленной. Через пять минут его пульс уже не частил.
Михаил Петрович строго взглянул на Веру.
– Оставайся с ним. А я в обход, – сказал он хранительнице. – Больница ведь теперь осталась на произвол судьбы.
Вера кивнула. Она чувствовала себя нашкодившей девчонкой. Всем было очевидно ее противостояние с психиатром, происходившее из безотчетной симпатии. Уютный больничный мирок хранителей десятилетиями вращался по незыблемым правилам, защищавшим их всех от боли воспоминаний и жестокости жизни. "Но ведь если не рисковать, ничего не изменится", – могла
