ыдно, но что поделать, голос не давал ей покоя.
Посреди ночи она выходила наружу и вглядывалась в ночное небо. «Эввиааааан!»… Вот опять! «Эввииииииииан!»… Невыносимый безудержный зов…
«Где ты?»… «Гдеееее?» – она почти кричала, боясь разбудить тех, кто спит. Логово было бывшим пристанищем барсуков и находилось достаточно глубоко, чтобы кого-то разбудить, и всё же…
«Эввиииииииаааааан!»… И вот он, отчаянный бег. Голос звал к себе… быстро, нещадно, безотказно. И она бежала…
Луна помогала Эвви, освещая всё вокруг. Слева поле, справа овраг. Впереди кусты, это неважно, шипы вонзались прямо в лоб – неважно! Бег… Только бег был сейчас важен… и голос. Откуда он? «Эввиииииааааан!»… Вот опять! Вперёд, он там, впереди! Эвви и не замечала, как кувырком скатывалась по склону холма, не чувствуя боли, не обращая внимания ни на царапины, ни на то, что вся шерсть, испачкавшись, из белой превратилась в серую, но и это совсем неважно.
Только лужица, в которую угодила Эвви, остановила сбежавшего волчонка.
Она лежала с широко раскрытыми глазами, глядя прямо на звёзды. Сердце билось часто, но постепенно успокаивалось. Ведь волчонок научилась разговаривать с ним и теперь оно стучало в унисон с дыханием леса.
Зов затих. Настало время позволить себе и улыбнуться. Голос получил, что хотел, а Эввиан уже начала представлять, как ей влетит от воспитательницы за ночное приключение.
«Не беда… – подумала она. – Огонь внутри утих, а значит, я готова встретить рассвет!».
Так волчонок проводила ночи…
Однако зов появлялся и днём. Бывало, во время трапезы, а иногда, что ещё хуже, на занятиях. Воспитательница была строгой, хотя так думала только Эвви. Все волчата слушали госпожу Дюлорию с открытым ртом. Только одна она, белый пушистик Эвви, слегка повернув голову в сторону, немного опустив глаза, улетала в своих мыслях куда-то далеко-далеко, пытаясь запомнить этот голос, его тон, этот пронзающий сердце зов! Хоть что-то, какую-то мелочь, но ничего не выходило. Оставалось только ощущение пустоты и жажды бежать, но куда?! И вдруг – бабах!
– Эввиан, ты опять! – воспитательница не стеснялась при всех огреть волчат палкой, на которую опиралась вот уже несколько лет.
– Простите, госпожа Дюлория, этого больше не повторится.
– Ладно… не повторится, – пробурчала себе под нос воспитательница. – Вчера было то же самое… хмм.
Но так было нечасто. С каждым разом Эвви уносилась вдаль незаметно, плавно и артистично, глядя прямо в глаза воспитательницы, и слегка слыша её голос, она была уже где-то там. Как ей удавалось при этом оставлять на лице лёгкую улыбку?
Волчонок никак не могла понять: почему она так сильно отличается от своих сестёр – Ютти и Атти. Всегда весёлые, озорные, беззаботные. Где их зов? Где голос? Почему он не даёт покоя только ей? Почему она? За что???
Ответ был где-то там, далеко, а Эвви хотелось получить его здесь и сейчас. Её чудесные голубые глаза расширялись при мысли о зове. Поэтому прохожие часто говорили – «опять залипла!». Вскоре весь четвёртый лес, а это тридцать три волка, знали о её способности замирать без малейшего намёка на движение, дыхание, моргание и другие признаки жизни .
Белый пушистик радовалась тому, что в такие моменты не нужно стыдиться, ведь в этом, как думала Эвви и состоит её предназначение – найти то место, откуда доносится голос.
Для себя она окончательно решила : «Зов –вот смысл моей жизни!».
ГЛАВА 2
ИЗ НОРЫ
– Эввиан, моя золотая девочка… Открывай глазки, посмотри на меня…
Когда я открыла глаза, первое, что я увидела была красивая волчица с невероятно яркими голубыми глазами, тёмной шерстью и белой вертикальной полоской на лбу. В её нежном взгляде можно было раствориться. Это была моя мама.
«Эввиан… Почему Эввиан?» – подумала я.
– Почему Эввиан? – спросили в один голос два волчонка, которые наблюдали за этой идиллией.
– Скажите спасибо вашему отцу. Ему приснилось, что нашу третью дочь мы назовём Эввиан. Видите ли, ему очень нравится выть под это имя, – с раздражением ответила добрая мама.
Маму звали Алория. Самое красивое имя. Я сразу влюбилась в свою маму. Её нежные лапы гладили меня по головке, отчего весь мир застывал, и не было ничего важнее этих минут. Вся жизнь с её неповторимыми красками и поворотами переставали иметь какое-то значение… только мамин голос и её нежные лапы.
Мне было интересно, что же там, наверху, куда выбегают мои сёстры. Они прибегают такие счастливые и весёлые… а запах! Они пахнут чем-то непонятным, странным и манящим.
Прошло неизвестно сколько времени
