своего исследования: «Есть и такие, которые полагают, что все это – воспоминания о великих и удивительных делах и страданиях царей и тиранов, которые за выдающуюся доблесть или могущество приписали себе славу божественного имени и которые затем претерпели от судьбы. Эти люди используют малейшее отступление от рассказа, чтобы благоразумно перенести дурную славу с богов на людей; при этом им помогают сами предания, ибо египтяне рассказывают, что Гермес был короткоруким, Тифон – красным, Гор – белым, а Осирис – темнокожим, как если бы природа их была человеческой. К тому же Осириса именуют полководцем, а Канопа – кормчим…» («Исида и Осирис», 22). Ф.Ф. Зелинский выдвигает интереснейшую мысль о том, что именно египетские сказания об Исиде и Осирисе могли натолкнуть Эвгемера на его идею: «Что же из того, что Зевс, Аполлон, Гермес были некогда людьми? Это не мешало им быть теперь настоящими богами. Именно ознакомление с египетской религией подсказывало такое решение вопроса. Ведь, согласно ей, и Осирис, и Исида, и Гор, и Тот были некогда людьми; несмотря на то, они египтянами почитались как боги, и притом такие, выше которых у них не было. Как люди, они «упорядочили Египет»; читатели помнят эту фразу даже в розеттской надписи, где ею, по-видимому, мотивируется божественность 12‐летнего Птолемея Эпифана».
Так, Плутарх интуитивно пытается «нащупать» эволюцию образа Осириса, равно как и те, кто живет уже почти 2000 лет спустя. У. Бадж, прямо не выдвигая эвгемерической теории, также пишет об определенной эволюции Осириса: «Мы не знаем, считался ли Осирис богом воскресения в додинастические времена и как выглядела его история при первых династиях… Однако у нас есть все основания полагать, что во времена ранних династий он занимал положение бога и судьи тех, кто с его помощью восстал из мертвых… Но и позже он воплощал в глазах египтян идею богочеловека, знающего, что такое страдания и гибель, и потому способного сочувствовать людям в их мучениях и смерти. Вера в человеческую сущность Осириса соответствовала стремлению людей общаться с существом, у которого, несмотря на его частично обожествленную природу, было так много общего с ними. Ведь сначала египтяне воспринимали Осириса как человека: он жил, подобно им, на земле, нуждался в пище и воде, умер страшной смертью, но с помощью богов победил ее и достиг вечной жизни. Логика подсказывала, что путем Осириса могут пойти и другие люди… С течением времени первоначальные идеи, связанные с Осирисом, как это часто бывает, забылись и появились новые. Из человека, воскресшего из мертвых и достигшего вечной жизни, он стал причиной воскресения и этим перенял у других богов право даровать людям вечную жизнь. Рассказ о расчленении Осириса был забыт – ведь в загробном мире его тело было целым».
Итак, наше плутание в лабиринте подземелья египетской религиозной пирамиды вновь вывело нас на развилку вопроса: египетское ли верование о человеке, ставшем богом и спасителем, повлияло на христианство, или же наоборот – Бадж, как европеец-христианин,
