длительного процесса присоединения к России территорий от Кубани и Терека до сложившихся в это время границ с Турцией и Ираном. Неудивительно, что тогда же стали появляться первые исторические описания этого предприятия[1], полковые истории[2] и труды биографического жанра[3], порой содержавшие утраченные впоследствии или труднодоступные источники, и не потерявшие значения до нашего времени публикации документов[4].
Последовавшее в советское время сужение хронологических границ этого явления до 1817–1864 годов вывело поход Петра I и его последствия за рамки изучаемой проблемы, тем более что акцент делался на поиске черт «антифеодального и антиколониального движения» местного населения, с одной стороны, и на установлении «добровольного» и по крайней мере безусловно прогрессивного характера вхождения той или иной территории в состав России. В этом смысле исследование военных действий (и шире – роли армии в утверждении на «новоприсоединенных» землях нового государственного порядка) было неактуальным. Появлялись лишь отдельные публикации, среди которых можно выделить работу Е. С. Зевакина, собравшего материал о финансовом состоянии российских владений в Закавказье[5].
Тем не менее в 1951 году вышла первая и на данный момент единственная монография В. П. Лысцова, посвященная этому петровскому «проекту»[6]. Автор подробно рассмотрел предысторию и предпосылки этой военно-политической акции, ее ход, широко используя архивные документы. Однако он сразу же подвергся критике за стремление выявить «якобы имевшие место» экономические цели петровского похода, в результате чего, по мнению рецензента, продемонстрировал не «прогрессивный характер присоединения неиранских народов», находившихся «под турецким игом и персидским гнетом», а «стремление к захватам» со стороны России[7]. Добротно сделанная, эта монография, однако, далеко не исчерпывает всего имеющегося корпуса источников; к тому же ее содержание не выходит за рамки 1722–1724 годов. С тех пор в отечественной историографии отдельных исследований по теме не было, за исключением отдельных экскурсов в работах военно-исторической тематики[8] и трудах, посвященных внешней политике России XVIII столетия[9]. В последнее время вышли публикации некоторых документов и ряд статей, характеризующие положение Низового корпуса[10].
Более подробно различные аспекты пребывания российских войск и администрации рассматривались в обстоятельных работах историков бывших советских союзных и автономных республик – как правило, под углом зрения истории данного региона и народа и преимущественно с позиций совместной борьбы против турецких или иранских притязаний[11]. Подобные исследования появляются и позднее[12], но уже с иными оценками: прежние «содействие экономическому развитию» и защита «от грабежей и насилий иранских захватчиков и турецких наймитов» именуются оккупацией, а «измены сепаратистски настроенных местных феодалов» – «антиколониальными выступлениями в русской оккупационной зоне». Былая «помощь» со стороны той же России трактуется соответственно – как реализация собственных планов или стремление к «порабощению» закавказских народов[13].
Однако тема отнюдь не представляется «закрытой» с точки зрения актуальности в наше время. По печальному признанию одного из крупнейших специалистов, «прошлое народов Кавказа превращено в мозаику воюющих между собой национальных историй. Они исполнены мифами о “нашем” великом культурном и территориальном наследии, на которое якобы покушаются соседи – “варвары”, “агрессоры” и “пришельцы”»[14]. Новые горизонты разработки темы открывает использование современных исторических подходов, выдвигающих на первый план новые «измерения» прошлого: военно-историческую антропологию, историю повседневности, изучение социальной психологии и представлений людей той эпохи.
Наконец, новое обращение к теме важно и потому, что имеющиеся работы освещают прежде всего военно-политическую сторону конфликта и сам поход 1722–1723 годов. Появившиеся в последнее время сочинения представляют собой беллетристические произведения[15] либо поверхностные обзоры, в которых идет речь, к примеру, о планах «завоевания Южного Кавказа» в духе так называемого «завещания» Петра I, о не имевших места в действительности занятии русскими Мазандерана и Астрабада, «мощных столкновениях» с турецкими войсками и убийстве российского посла[16]. Даже в научных работах можно встретить ошибки вроде утверждений о возвращении императора на юг в 1723 году и повторном занятии им Дербента[17], о захвате войсками корпуса Астрабада или даже «всего побережья Каспийского моря»[18].
Действия
См.:
См.:
См.: Письма и указы государей: императора Петра Великого, императрицы Екатерины Первой, императора Петра Второго, императрицы Анны Иоанновны, императрицы Елизаветы Петровны и персидского шаха Тахмасиба к генерал-аншефу, сенатору и орденов Св. Андрея Первозванного и Св. Александра Невского кавалеру Василью Яковлевичу Левашову. М., 1808; Походный журнал 1722 г. СПб., 1855; Переписка на иностранных языках грузинских царей с российскими государями от 1639 по 1770 г. СПб., 1861; Бумаги императора Петра I. Собраны академиком А. Ф. Бычковым. СПб., 1873; Приказы и инструкции императора Петра Великого генералу Матюшкину // Русский вестник. 1868. № 4. С. 590–615 (предыдущая публикация: Приказы и письма императора Петра Великого и императрицы Екатерины I к генералу Матюшкину во время войны с Персией // Отечественные записки. 1827. Ч. 30.);
См.:
См.:
См.: Вопросы истории. 1952. № 4. С. 106. С другой стороны, того же автора критиковали за недостаточное понимание «дружеских связей азербайджанцев с Россией», в силу которых первые не могли создавать «опасность для русского тыла»
См., например:
См.:
См.:
См.:
См.:
См.:
См.:
См.:
См.:
См.:
