периода пребывания в квартире Колотовкиной Подлужный ощущал непривычный дискомфорт. Его неотступно грызло ощущение собственной нечистоплотности. Безусловно, пассия Волового – та ещё фурия. Тёртый калач. Хищница и акула, заманивавшая его в западню и вынашивавшая, изъясняясь дипломатическим языком, далеко идущие планы по дискредитации следствия. И всё-таки, несмотря ни на что, не стоило женщину обманывать столь мелочно. Уж коль вершить обыск, так безо всяких сальных экивоков, заигрываний и смутных обещаний. Но Алексей элементарно опасался, что Колотовкина, получив отказ на приглашение, что-нибудь заподозрит и уничтожит вещдоки.
Как назло, за час возни в жилище старшей медсестры поликлиники «накопать» хотя бы никчёмную безделушку, оправдывающую обыск и бестактный поступок, Подлужному не удавалось. Ведь следователь возлагал надежды на то, что изымет шприцы, ампулы, упаковки из-под трихопола, бицеллина, пеницеллина и прочую медицинскую атрибутику, посредством которой в домашних условиях лечат или заглушают венерические заболевания. Заболевания Волового. Напрасные иллюзии.
Меж тем Колотовкина, придя в себя, теперь вслух грозилась отомстить обманщику обращениями к Горбачёву, генеральному прокурору и даже в ООН. Алексей, слушая её, сохранял напускную невозмутимость, хотя про себя бичевал собственную самонадеянность и предвкушал, как завтра Сясин будет вытирать об него, словно об харю замордованного Ваньки Жукова, жалобу Колотовкиной. В дополнение к обращениям в надзорные органы Волового и Сукиасяна.
В состоянии «безнадёги» и из чистой настырности, Подлужный напоследок механически рылся в резной деревянной шкатулке, заполненной брошками, булавками, прочей бижутерией и всякими бумажками. Самокритично хмыкнув, утомлённый следователь поставил ларчик на трельяж и раскрыл рот, чтобы с хлыстовским садомазохизмом объявить провальный следственный акт завершённым.
…И в сей переломный миг, нежданно-негаданно, шестое чувство из спуда подсознания пришпорило его своеобразным сторожевым флажком памяти в телесную мякоть коры полушарий головного мозга. Под возобновившиеся проклятия Колотовкиной, Алексей, повторно схватив шкатулку, махом вывалил из неё ворох содержимого на стол. Он заново принялся перебирать бумажные листочки. Предпоследняя из них оказалась той, о которой ему и сигнализировал «внутренний голос».
Это была квитанция из мастерской дома быта «Алмаз». Согласно ей в июне Колотовкина сдала в ремонт часы. Вроде бы, пустяк. Кто из нас не сдавал часы в починку? Так-то оно так. Да только марка хронометра оказалась уж больно интригующей: часы «Командирские». Не пристало женщине пользоваться таковыми.
– Скажите, пожалуйста, – обратился следователь к хозяйке дома, – что это за квитанция.
Колотовкина непонимающе прекратив стенания, ненавидяще взглянула на него, взяла квиточек, прочла, недоумённо фыркнула и будто выплюнула в направлении изощрявшегося в любопытстве субъекта:
– Чё ещё-то надо? Ну, сдала часы в починку.
