не хочу! Что за уголовное дело? – шумно возмущалась Скокова, размахивая повесткой и розовея грубоватым, моложавым и аляповато подкрашенным лицом.
– Присядьте, Надежда Ивановна, – вкрадчиво пригласил её к приставному столику Подлужный, моментально разобравшись, что за вызывающе громогласной маской кроется, напротив, весьма стеснительная натура. – И тише, пожалуйста. Мы же не в заводском цехе. Шум станков нам не мешает. Я слышу вас, вы слышите меня.
– Ладно, – приутихла Скокова. – Присяду.
И она заняла место на стуле перед прокурорским работником, без конца одёргивая и поправляя на себе юбку.
– Надежда Ивановна, – делая значительное выражение лица, разворачивал нить беседы следователь, – вы ещё не ведаете, что нам предстоит обсудить, а заранее отнекиваетесь. В повестке же я не имел права писать о том, что составляет тайну следствия. Разговор у нас должен состояться доверительный. Во всяком случае, мне бы того хотелось. Речь пойдёт об эпизоде, не слишком для вас приятном. Потому заблаговременно предупреждаю, что нас в нём в первую голову, именно в первую голову, интересуете не вы, а иная личность. Иная личность. Сейчас, надеюсь, вы догадаетесь, куда я клоню. Скажите, пожалуйста, 2 февраля 1986 года вы попадали в медицинский вытрезвитель Ленинского райотдела?
– Попадала! Ну и что, – нахмурившись, с прежним вызовом ответила фрезеровщица. – Я за то уже отхватила, что мне причиталось.
– Вот именно, Надежда Ивановна. Вот именно. Вы-то отхватили, а кое-кто до сей поры не отхватил, – сделал многозначительный упор на окончании предложения Подлужный. – Я, разумеется, сознаю, Надежда Ивановна, что для того, кто впервые угодил в вытрезвитель, обстановка вообще нова и непривычна. И всё же, при пребывании в нём, не показалось ли вам нечто, ну явно выходящим за рамки установленного порядка?
– На что вы намекаете? – «навострила ушки» Скокова.
– Допустим, при помещении вас в палату, при раздевании, при отправлении естественных надобностей, при составлении акта, при выписке, вас ничто не удивило? Или, более того, не оскорбило?
– В уборной, что ли?
– Может статься и в уборной. Вам виднее. Я же лишён права наводить вас на ответ… На подсказку…
– Ой! – забеспокоилась фрезеровщица. – Вам шепни, а вы – по секрету всему свету. А то засмеёте меня: «Мастерица же ты насчёт подзагнуть, Скокова! Ври, да не завирайся». Или запишите чего не так.
– Наде-е-ежда Ивановна! – с укоризной произнёс Подлужный. – Пока я вообще не пишу. И протокол не достал. Да и тайны хранить, я не только научен, но и обязан – по долгу службы. Коль наш задушевный диалог дойдёт до записи, то непременно с вашего согласия. И ведомо про него будет лишь избранным: тем, кто имеет доступ к материалам по уголовно-процессуальному закону. А то, может статься, вам в вытрезвителе столь по нраву пришлось, что и предмета для претензий нет?
– Ааа! – преодолела колебания
