первый год моей жизни, произошли две вещи, играющие важную роль для моего повествования. Во-первых, претерпев череду самых разнообразных неудач – детали, полагаю, излишни, – я вновь поселилась у своих родителей. Во-вторых, доктор Тесслер умер.
Я, вероятно, в любом случае узнала бы о его кончине, ибо мои родители, которые (как и я, и остальные соседи) никогда не видели доктора в глаза и потому питали к нему некий интерес. Так или иначе, впервые я узнала новость, когда увидела похоронные дроги. Я делала покупки по поручению матери и томилась от скуки и возмущения, когда заметила, как старый мистер Орберт снял шляпу, крайне редко покидавшую его лысину, и склонил голову в недолгом молитвенном поклоне. Через «пшеничный» узор, украшавший витрину магазина, я увидела проезжающий мимо старомодный (а потому очень богато украшенный) катафалк, запряженный лошадьми. На нем возлежал гроб, покрытый потертым пурпурным бархатом. Скорбящих, впрочем, вовсе не наблюдалось.
– Не думала, что когда-нибудь снова увижу конную повозку с гробом, мистер Орберт, – заметила старая миссис Ринд, стоявшая впереди меня в очереди.
– Бедняка хоронят, видать, – произнесла ее подруга, дряхлая миссис Эдж.
– Нет, – резко сказал мистер Орберт, нахлобучивая шляпу назад, – доктора Тесслера. Не думаю, что хоть один наследник приедет утрясти его последние дела.
Убеленное сединами старичье собралось в углу и пустилось в перешептывания; я же, только услышав фамилию «Тесслер», направилась к двери и выглянула наружу. Огромный древний катафалк, который тянули кони с черными плюмажами на сбруях, выглядел каким-то слишком уж большим для узкой улочки, упоенной осенним духом. Впрочем, жизнь ведь не состоит из одних лишь идеальных соответствий. Я увидела, что вместо скорбящих за дрогами с визгом и насмешками бежит группа мальчишек, чьи лица полускрыты ранними сумерками. Наверное, в нашем благопристойном городке такое поведение могло вполне сойти за возмутительное.
Впервые за несколько месяцев, если не лет, я задумалась о Салли.
Три дня спустя она без предупреждения появилась у входной двери моих родителей. Дверь ей открыла я.
– Привет, Мел, – сказала она мне.
Знаете, бывают такие люди, по прошествии многих лет обращающиеся к тебе так, как если бы ваша разлука длилась от силы пару часов. Вот с Салли был очень показательный случай. Более того, мне сперва показалось, что она и внешне не особо-то изменилась. Да, может быть, ее блестящие волосы сделались темнее на тон-другой, но остались все такими же коротко остриженными и слегка растрепанными. Ни одной морщинки не проступило на ее бледной коже; пухлые губы складывались в знакомую улыбку – милую, но рассеянную. Ее наряд отличался простотой, делая ее одинаково не похожей ни на кухарку, ни на светскую женщину. Трудно было составить сколько-нибудь полное впечатление о ней по ее наружности.
– Привет, Салли! – Я поцеловала ее и пустилась
