наступать на тех, кто уже сложил голову на этом поле.
Подпустив цепь красноармейцев поближе, немцы завесили небо осветительными ракетами. Пулемётчики открыли шквальный огонь, наполнив воздух пороховым дымом, огнями выстрелов, криками, стонами. Для них, сидящих на возвышении, бредущие по открытой местности люди были хорошей мишенью.
– Ганс, – первый номер дзота вставил новую ленту, – почему они прут, не пригибаясь?
– Не знаю, – ответил напарник. – Видимо, таким способом хотят добиться, чтобы у нас закончились патроны. Пли на нервы действуют. А может, командирам просто некуда девать солдат.
Вмажь по той группке – что-то близко подошли. – Он ткнул пальцем в левый сектор обстрела.
– Яволь, – кивнул Ганс, поворачивая горячий ствол оружия.
Тяжело дыша, Пётр медленно шёл на немецкий дзот. Где-то глубоко в сознании понимал, что нужно упасть, пригнуться, двигаться перебежками, а то и вовсе ползком, не подставляя себя под пули. Но усталость апатией задавала инстинкт самосохранения, затупила чувство опасности. И оставалось лишь покорно идти вперёд, борясь с ноющей болью в ногах.
Внезапно сильным ударом обожгло левый бок. Пуля, пробив тощее тело солдата, прошила грудную клетку, пролетела ещё немножко и упала в снег, растапливая его под собой. Петя охнул, схватился за рану, чувствуя, как становится мокрым от крови давно не стиранное нижнее белье. По инерции сделал несколько шагов, но голова начала кружиться от потока накатившей слабости, следом за которым пришёл жар.
– Мама… – последнее, что успел сказать мальчишка, падая лицом вниз…
В тот вечер из трехсот измученных солдат в живых осталось меньше сотни.
– Кого вы мне шлёте? – орал в трубку новый командир «Москвы». – Они совершенно не обучены! Дайте мне нормальных бойцов и снарядов! Дайте снарядов! Мне нечем давить огневые точки!
Вскоре, так и не добившись успехов на своём участке, ввиду больших потерь оперативная группа «Москва» была расформирована. Полковой комиссар Воронов вернулся в штаб дивизии, полковник Кононыкин ушёл на повышение. К этому времени немцы сумели пробить коридор, связывающий с Большой землей, и необходимость захвата станции отпала. Начались позиционные бои.
Через год, когда ситуация на фронте изменилась, гитлеровцы ушли из этих мест, избегая нового окружения. Весной, когда снег сошёл, вернувшиеся из лесов и эвакуации редкие жители принялись стаскивать сотни убитых солдат, лежащих пластами, в огромные ямы, которые гордо именуются братскими могилами. Укрывая тряпками лицо, чтобы хоть как-то уменьшить висящую над полем боя вонь от гниющей плоти, трупы цепляли баграми и волокли прямо по земле к телеге, нагрузив которую принимались руками толкать к месту погребения. Единственная хромая лошадь, брошенная немцами при отступлении, категорически не хотела даже ступать на залитую кровью землю, сколько ни лупил её палкой старый Кузьма. Поэтому и пришлось бабам с ребятишками самим катать скорбную
