v>Вороны мокры. В длинном пончо поверх рейтузбредёт грустный индейский вождь.
Дальнобойщики по рациям матерят
погоду, конгресс, бейсбол,
налоги, полицию, поросят,
помехи от магнитол.
Туман, надвигающийся стеной,
съедает кабриолет.
И кто-то на небе, расстроенный и смурной,
с утра экономит свет.
Эбби Джеймс
Эбби Джеймс добился всего так быстро
без знакомств, без связей: «Они вредят», —
говорит он, прикуривая Montecristo,
пока Porsche пробивается в левый ряд.
Эбби Джеймс красив, хорошо одет,
для своих тридцати четырёх идеально сложен,
«Алкоголь никогда не идёт во вред», —
говорит он, но с ромом стал осторожен.
Мама в трубку иногда еще скажет baby,
и он морщится, как подросток, что задумал бунт,
не потому что зол, просто в Money Web’e
котировки вот-вот упадут на пункт.
Эбби Джеймс женат, у них с Мери двое,
он целует их вечером перед сном,
иногда через день, если Walker Johnnie
заставляет оставить дом.
Эбби Джеймс расчётлив, как любой делец,
его активы прозрачны, когда на трендах тень,
он спокойно удваивает любой конец
и утраивает – в хороший день.
Эбби Джеймс с утра проверяет почту,
из машины смотрит, как жизнь бежит:
Эбби Джеймс не делает то, что хочет,
и себе не принадлежит.
«Иероглиф улиц меня от центра…»
Иероглиф улиц меня от центра
вывел к дому, не попросив ни цента.
Дождь утих. Лишь большая воронья стая
шелестела в листве, её листая.
День прошёл, как финал непростого матча.
Возвышался фонарь корабельной мачтой.
Ненасытно прожектор по небу шарил,
находя и теряя воздушный шарик.
Я поднялся к себе и, не раздеваясь,
лёг, всем телом тебя касаясь.
И тянулся из форточки приоткрытой
воздух, свежий и ядовитый.
«Ночь, туман, немного сыро…»
Ночь, туман, немного сыро,
фрукты и стакан вина,
холст с вершинами Памира
облупился, как стена.
Город спит, в разгаре лето,
зарождается гроза,
и мигают жёлтым светом
светофоровы глаза.
Сохнет мамина фиалка,
обделённая водой.
Мимо едет поливалка,
слой стирая вековой.
Устаревшую приманку
в ночь бросает ловелас.
Ход событий наизнанку
выворачивает нас.
«Ничего не происходит…»
Ничего не происходит,
человек к стеклу приник,
перекрёсток переходит
одинокий дождевик.
Перепад высоток пьяных,
шпиль царапает глаза,
в зоопарке обезьяны,
и метро всем этим за.
Выпьем, няня, где же кружка,
где хорошее вино?
Гром шарахнет, словно пушка
или рыба в домино.
Вечер душу раскурочит,
ветер тучи гонит прочь,
и косой, неровный почерк
перемалывает ночь.
«Ночной трамвай маршрута номер три…»
Ночной трамвай маршрута номер три,
ты разрезаешь город изнутри.
Скользишь колёсами по двум тупым ножам
и подбираешь сонных горожан.
Включу воспоминаний патефон,
и пусть летит, качается вагон,
пусть за окном мерцают фонари,
ночной трамвай маршрута номер три.
Греми доспехами, ныряй в сырой туман,
звени, как полный мелочи карман.
Притормози у тусклого огня
и в темноту высаживай меня.
1986
Серый асфальт и дождь,
очередь за вином,
сразу не разберёшь,
какой тебе нужен
